Аманбай нагло посмотрел на него:
— Извините, это девушка моя, а не ваша.
Его поддержал Алишер, готовый ввязаться в драку.
— Что значит девушка моя, а не ваша? — сказал Сапарбек, вырывая меня из рук Аманбая. — Гуляим не может быть ничьей частной собственностью. Прошли те времена, мой друг.
Вокруг нас‚ начала образовываться толпа. Подошел милиционер.
— Что случилось?
— Ничего особенного‚ — мрачно произнес Аманбай и сплюнул.
— Прощай! — бросила я ему, и на виду у всех взяла Сапарбека под руку.
Преступление
Разные бывают преступления. Если украдешь, набьешь кому-нибудь шишку на лбу, обругаешь человека, общество считает тебя виноватым и ты получаешь положенное по закону. Там все ясно. Но вот мне временами начинает казаться, что однажды и я участвовал в преступлении, хотя ни в одном кодексе законов нет статьи, по которой можно было бы меня судить.
Наверное, юристы осмеют меня: какая, мол, чепуха — в нашем обществе не может быть преступлений, за которые не предусмотрено кары...
Что ж, теперь я не хочу скрывать того, что произошло. Судите сами!
Мне было тогда двенадцать лет, и я, наверное, плохо понимал разницу между черным и белым, а может, и вовсе не понимал. Прошло десять лет, я стал взрослым и знаю, что в жизни есть неписаные законы, но и сейчас, сказать по правде, не совсем ясно понимаю, насколько велика была моя вина...
Но когда я смотрю на печальную Анархан, у меня болит сердце. Мне жаль эту‚ ни в чем не повинную девочку, снова снова вспоминается мой поступок.
...Я привязал коз и перелил надоенное молоко в казан, чтобы поскорее вскипятить. Но к вечеру прошел дождь, кизяк отсырел, и я не мог развести огня. Дул изо всех сил‚ но только зола летела вверх и сыпалась в молоко, а кизяк не загорался. Я вышел за дверь и увидел, что уже стемнело. «Хоть бы Ашир приехал!» — думал я, глядя в ту сторону, откуда ждал брата. Никого не было видно... Я опустил голову и поплелся к дому.
— Айдар! — услышал я и вздрогнул от неожиданности.
Повернулся — Джамал. Тетка моя. Я побежал ей навстречу.
— Ашир приехал? — спросила она тихо, как будто боялась, что услышит кто-нибудь чужой.
Я ответил.
— Когда же он явится? Дело очень важное... Подождать, что ли?
Тетка поглядела опасливо по сторонам и вошла в дом. Я пожаловался, что не могу разжечь кизяк. Она погладила меня по голове и сказала:
— Скоро, сиротка мой (она так называла меня и я не обижался, привык, вроде бы это ласковое слово), избавишься от ложек да плошек.
Я бросился ее обнимать.
— Вы‚ нашли джене?
Она кивнула.
Тут я завопил от радости во весь голос. Тетка зажала мне рот.
— С ума спятил?
Она очень разозлилась, но потом успокоилась. Еще бы! Она ведь знала, как мне тяжело возиться с хозяйством. Я спросил, кто будет моей джене, — в айыле девушек на выданье много.
— А ты не разболтаешь? — говорит тетка и смотрит недоверчиво.
— Да что я, дурак последний, что ли? Не скажу никому!
Но она все-таки не сразу поверила, долго стращала:
— Смотри, если узнают, что берем девушку, которая еще учится, твоего брата арестуют!
Потом сказала. Оказалось, моей джене будет дочь Арстана-аке Кайры-эдже!
Выполнять хозяйкины обязанности было настоящим мученьем. Дом наш стоял в самом конце айыла, и жили мы с Аширом вдвоем. Брат старше меня на девять лет. Отец помер, когда мне было лет пять, я его не помню. Но хорошо помню, как около года назад умирала мать...
Нас с Аширом называли круглыми сиротами. Некому было постирать, приготовить еду, убрать в доме, все приходилось делать самим, изредка заглядывала младшая сестра нашей матери Джамал. Но у нее самой были малые дети, да и жила она в другом конце айыла. Куда ей за нашим хозяйством смотреть, со своим бы справиться! Ашир почти не занимался домашними делами, еще бы, — взрослый джигит, жених! А с тех пор, как стал секретарем сельсовета, совсем заважничал, являлся домой в полночь, а иногда и вовсе не ночевал дома. Вот я и сражался с хозяйством один на один. С утра-то я в школе, а потом и пошло: дрова, козы, мельница, обед, огород... Если у Джамал выдавался свободный час, она приходила постирать, испечь хлеб. По правде сказать, меня зло брало, когда я смотрел на других ребят: Учатся спокойно, обуты, одеты, накормлены, играют сколько хотят. «Хоть бы нашелся человек, который готовил бы нам еду, тогда и я жил бы, как все ребята!» Я прямо готов был плакать от такой беспросветной жизни. Иногда даже посылал проклятия Аллаху за то, что он забрал к себе моих родителей (тогда я был верующим) но тут же пугался: как бы Аллах не услышал и не отомстил... «Если бы Аллах был милостивым, он давно бы меня пожалел. Врут, должно быть, что есть Аллах, — думал я, а потом спрашивал сам себя: — А кто же держит небо и землю? Почему небо не падает на нас? И как это можно из обезьяны сделать человека? Почему сейчас из обезьян не получаются люди?»