В воскресенье брат возвращался с базара и встретил Шакир-аке и Касым-аке. Они, должно быть, выпили. Бросились навстречу, как будто увидели своего близкого друга.
— Ашир, дорогой, все ли у тебя в порядке? — спрашивает Шакир.
— Ашир, друг, как твои домашние дела? — подхватывает Касым.
И оба хохочут. Ашир понял, что они пьяные, и проехал мимо, не ответив. Отъехав метров сто, обернулся и видит, что они о чем-то говорят и со смеху покатываются. Ашир разозлился: «Что у меня, нос кривой и рот на сторону, чего они смеются?» Вернулся к ним.
— Почему это вы спрашивали о моих домашних делах?
А те двое поглядели друг на друга с удивлением и опять захохотали.
Шакир прищурил глаз.
— Ашир-друг, это большой секрет, и пусть он лучше в землю уйдет.
— Понятно? — подмигивает Касым.
— Скажите, друзья, что за секрет такой, — просил Ашир.
— Секрет — то, что мы знаем, — отвечают ему.
Ашир понял, что не стоит унижаться и расспрашивать, хлестнул коня и уехал. А они вслед кричат:
— Жене привет передай!
«Не, зря, должно быть, они смеялись, что-то есть!» — думал по дороге Ашир. А когда приехал, несколько раз ударил плетью джене.
Меня в это время дома не было. Прихожу — джене нету. Ашир сидит один понурив голову.
— А где джене? — спрашиваю.
— Умерла твоя джене.
Я понял что случилось и без расспросов. Джене выполнила, что задумала, и распрощалась с нами навсегда...
Опять все хозяйство свалилось на мою несчастную голову. Много раз мы посылали разных людей к джене, но она отвечала одно: «Если я еще раз переступлю порог этого дома, меня не стоит называть человеком». Наконец пошел к ней сам Ашир, повинился. «Пусть не зовут меня мужчиной, если я когда-нибудь подниму на тебя руку»‚ — клялся он, но она от своих слов не отступила.
Остались мы снова вдвоем и зажили, как прежде.
Вот однажды, когда Ашир был в поле, я пригнал коз домой, подоил, слил молоко в казан и накладывал в очаг кизяки. Вдруг входит джене со своей матерью. Я решил, что пришли за вещами; знают, Ашира дома нет!
— Не входите в дом! — закричал я, едва переступили порог. Ашир мне наказывал: «Если, когда меня не будет дома, придут за вещами, ты плачь, кричи и ничего не отдавай».
Зейнеп-эдже, кажется, поняла, почему я закричал, и говорит:
— Не бойся, мы ничего не возьмем. Я привела обратно твою джене.
Джене, ни слова не говоря, обвела глазами комнату. Я не верил:
— Вы меня обмануть хотите...
— А где брат?
Я сказал, что его уже два дня нет дома.
— Совсем исхудал, сиротка! — пожалела меня Зейнеп-эдже и велела дочери, чтобы та сама вскипятила молоко.
Я молчал. А джене, как будто только и ждала приказания, сразу принялась разжигать кизяк. Зейнеп-эдже посидела немного и ушла домой.
«Что за чудо! Сон или не сон?» — думал я, не смея подойти к джене. Она похудела. По дороге к нашему дому она, наверно, плакала, потому что глаза были красные, Когда кизяк разгорелся, джене вымыла посуду и стала подметать пол.
— Вы только на один раз пришли? — спросил я.
Джене взглянула мне прямо в лицо и ответила:
— Больше не уйду.
Отвернулась, но я заметил, что она вытерла слезы.
— Обманываете. Я знаю — вы учиться хотите.
Джене резко повернулась ко мне: «Прочел?»
Я виновато опустил голову. Она положила руку мне на правое плечо и говорит:
— И брату рассказал?
— Нет‚ — затряс я головой.
— Правду говоришь? — Джене подняла мою голову за подбородок и посмотрела в глаза.
Мне стало ее очень жалко.
— Правду, можете верить.
Она поверила, погладила меня по голове.
— Ты умный мальчик. Если расскажешь брату, он меня ни на один день в доме не оставит. Не проболтайся смотри.
И она заплакала.
— Не скажу, джене, разве я ненормальный!
Теперь я знал, что она вернулась насовсем, только не понимал: как же так — то не хотела возвращаться, когда упрашивали, а то сама пришла... Наверное, хотела, чтобы подольше уговаривали. А когда увидела, что нам надоело, сама не выдержала. Так я решил. Но было совсем не так... Я не сразу догадался‚ в чем дело.
Вечером пришел Ашир. Он сначала не поверил глазам, но обрадовался.
— Как же ты переступила порог? — улыбаясь спросил он.
— А вы совсем надежду потеряли? — вопросом ответила джене.
— Ладно, не надо так говорить. — заспешил брат.
Теперь они зажили мирно, не ссорились, как прежде. Джене часто говорила, что ее мутит, и все жевала соль. Я сказал об этом тетке Джамал, она очень обрадовалась. Я спросил, чему она радуется, но тетка не ответила. А джене начала сильно поправляться. Тут уже я понял, что будет маленький, и тоже был рад — больше всех, наверное!