Но Ашир совсем не обрадовался. «Вот почему вы вернулись! Я думал, что по мне соскучились, а дело-то вот в чем!» Я не понял, почему он так говорил. Но с этого времени в доме снова пошла грызня. Ашир вел себя хуже, чем раньше. С утра искал повода, чтобы прицелиться к джене. «Дорога открытая, тебя никто здесь не держит». Джене плакала, как маленькая... «Правильно вы говорите, правильно, только второй раз этого сделать не могу».
Когда у джене начались схватки, я бегал по айылу и всем объявлял, что джене родила сына. И получал суюнчи. И совсем не огорчился, когда оказалась, что родилась девочка. Сообщил об этом Аширу, а он меня ударил: «Ты за девчонку хочешь суюнчи?» Три дня он не ночевал дома, и, по правде говоря, я был недоволен, что он — мой брат. Хорош брат, нечего сказать! Ну сами посудите, можно ли обвинять жену, что она родила девочку, и сердиться за это? Разве это по-человечески? Бедная моя джене горько плакала, заболела от обиды.
На четвертый день тетка привела Ашира. Он не спросил, как себя чувствует джене, а начал издеваться:
— Разве порядочные девок рожают? — На дочь только взглянул и отвернулся.
— Как бы то ни было, ребенку надо дать имя, — сказала тетка.
Брат махнул рукой:
— Не все ли равно, как девчонку назовут?
В конце концов пришла мать джене и сказала:
— Пусть мою внучку зовут Анархан!
Это имя всем понравилось, мы согласились. Анархан росла завидной девочкой. Мы с джене вдвоем возились с ней. Через полгода Анархан хорошо сидела и, когда видела нас, протягивала ручонки, прыгала. Джене очень любила ее и гордилась, что у нее такая хорошая, красивая дочка. Она прижимала Анархан крепко-крепко, и слезы текли по ее лицу.
Время шло. Я ни разу не видел, чтобы Ашир приласкал дочь, не слышал даже, чтобы он сказал «дочка моя». И Анархан боялась его, как чужого, пряталась от него, прижималась к матери, как только Ашир входил в комнату. Руки у моей джене все время были заняты. Когда дочка плакала, Ашир закуривал или начинал играть на комузе, не обращая на девочку внимания. Джене очень горевала, что отец так обращается с дочерью. Ашир говорил: «Ничего моего в ней нет...» И правда, Анархан не была на него похожа. Мне хотелось, чтобы и в будущем она не стала такой жестокой и угрюмой, как он. На другую осень Ашира сделали завхозом. Он бывал дома только раз в неделю. Ну, я этому был рад: «Глухое ухо лучше подслушивающего».
Однажды ночью меня разбудил чей-то громкий голос. «Ашир, наверно», — подумал я и хотел снова уснуть. Но сердце будто чуяло беду, не спало. Ашир, приехав вчера, заявил: «Почему это ты не постелила мне постель заранее? Знала ведь, что я буду дома!» И не остался ночевать. «А сегодня опять ссора! — подумал я. — Будет ли этому конец?» Зажмурил глаза покрепче и старался не слушать, спать. Джене тяжело вздыхала. Я уже не сомневался: «Ашир явился». Но вот снова раздался голос — чужой! Я с испугу чуть не заорал, но вовремя зажал себе рот. Да, у Ашира голос не такой басовитый. Кто же это там с моей джене? Я прислушался. Джене всхлипывала.
— Не плачь, джаным, — говорил тот голос. — Не понимаю тебя! В наше время ты живешь с человеком, который бьет тебя. Муж — плетка. Не могу вытерпеть такого. Добьюсь, чтобы Ашира отдали под суд, а тебя развели с ним.
Джене заплакала еще сильнее. Теперь я узнал, кто это говорил: Зарлык, сын Сарымсака-аке. Он вернулся из армии и теперь работает на шахте неподалеку. Отец велит жениться, а он отвечает: «Отец, вы отсталый человек. Мы — советская молодежь. Если мы пойдем по вашему старому пути, будем жен покупать за калым, нам перед партией позор! Я женюсь только на той, которую полюблю». И Зарлык, оказывается, любит мою джене!
— Джаным, Кайры моя, я без тебя не могу жить. Дай мне ответ!
— Нет! — сказала джене.
— Почему нет? Как ты можешь жить с Аширом, не слыша ласкового слова? Ты пойми, жизнь человеку дается один раз‚ — уговаривал Зарлык.
Джене крепко обняла его:
— Ты еще молодой, жизни не понимаешь.
— Я не мальчишка. Ты просто не любишь меня, потому и не соглашаешься.
— Эх, мужчины, — вздохнула джене, — вы ничего не понимаете. Я мужа не люблю, а разойтись не могу.
Зарлык заговорил резко, твердо:
— Я одного не понимаю: как можно жить с человеком, которого ненавидишь? Я бы и дня не прожил! Часа не прожил!
Джене зажала ему рот:
— Тише! Мальчик проснется...
— Пусть проснется, пусть хоть Ашир придет — я не боюсь!
Джене помолчала, потом говорит: