— Я и сейчас на нее смотрю. У тебя чудесные зеленые глаза.
— Но не такие, — возразила я. — У нее они как будто непроницаемые и жутковатые.
Он засмеялся, поцеловал мне руку и отправился к прилавку расплачиваться. Я поежилась, понимая, что она, должно быть, сидела в кафе в то же время, что и мы.
— Извините, — обратилась я к официантке. — Здесь была моя подруга, но мы, кажется, разминулись. У нее прямые темные волосы, она была одета в джинсы и…
— Она сидела вон там, — ответила официантка, указав на столик в конце зала. При этом она странно посмотрела на меня, и я закашлялась, чтобы как-то скрыть смущение.
Мне стало не по себе, когда я представила, что она находилась так близко от нас, хотя, к счастью, не настолько близко, чтобы услышать разговор. Мерлин проводил меня до дома, и я попыталась выкинуть мысли о девушке из головы. Это было не так уж сложно — рядом с Мерлином я практически парила в воздухе. Когда мы почти пришли, я потянула его в небольшой переулок на задворках дома, где входная дверь была отгорожена шестифутовой стеной — достаточно, чтобы скрыть нас от любопытных глаз. Понадобилось немало времени, чтобы мы смогли наконец распрощаться. Всякий раз, как я находила в себе силы уйти, Мерлин брал меня за руку и вновь притягивал к себе. Мои лицо и шея горели так, будто их жгли огнем. Я растерла щеки, чтобы прийти в себя, думая, чем можно было бы оправдать мой раскрасневшийся вид. Но когда я в конечном счете вошла домой, мама как будто и не заметила. Когда я спросила, как она провела день, она отважно улыбнулась, но я все же ощутила скрытый упрек.
Я крутилась по дому, мурлыкая песенки, вне себя от счастья, заново прокручивая каждую минуту проведенного дня и переписываясь с Ханной и Нэт. Мои эсэмэс-восторги были прерваны в самом разгаре: мама позвала меня. Я поспешила в гостиную и увидела, что она с угрожающим видом размахивает в воздухе пачкой сигарет.
— Я очень разочарована, Кэти, — сказала она, понизив голос до шепота, что было гораздо хуже, чем если бы она кричала. — Ты всегда обещала мне, что не обзаведешься такой отвратительной привычкой.
— Они не мои, — ответила я. — Курение — это ужасно.
— Они выпали из твоей сумки, — парировала она, сверля меня взглядом. — Я так думаю, что это Мерлин убедил тебя, что курить модно или что-то в этом духе и теперь ты пытаешься угодить ему.
— Мерлин ненавидит сигареты, — возразила я, негодуя все сильнее. — И все мои друзья. Понятия не имею, как они попали ко мне.
Мама резко махнула рукой:
— Довольно, Кэти. Если Мерлин действительно в этом участвует, я без колебаний сделаю так, чтобы ты не встречалась с ним. Даю слово.
Не было смысла препираться дальше — последнее слово всегда оставалось за мамой. Было лишь загадкой, как сигареты, отравившие окончание такого прекрасного дня, попали ко мне в сумку. Я была опечалена несправедливым обвинением, но мама ясно дала понять, что тема закрыта. У меня сложилось впечатление, что она была недовольна уже тем, что видела меня с Мерлином, а этот конфуз был для нее лишь поводом высказать свое неодобрение.
Я долго не могла заснуть и ворочалась в постели всю ночь. Тот самый сон всегда появлялся, когда я нервничала, и так было вплоть до сегодняшней ночи. В этот раз, когда я схватила девушку перед зеркалом и заставила ее повернуться к себе, у нее было не мое лицо, а лицо той девушки из автобуса. В этот раз ее зеленые глаза были просто бездонными. Я отступила назад, словно оглушенная исходящим от нее потоком ненависти.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Чем бы я ни пыталась себя занять, в глубине души назревало предчувствие грядущих неприятностей. Я всеми силами пыталась побороть его и сконцентрироваться на Мерлине.
Все было официально — мы стали парой. Необходимости в публичном объявлении не было — слухи распространяются быстро, и моя популярность взлетела до небес. Мы проводили вместе каждую возможную минуту, и Нэт с Ханной уже шутили, что им тошно смотреть, как мы передвигаемся, подобно лунатикам, и заглядываем друг другу в глаза.
Мерлин сказал, что зайдет за мной в субботу, и я ужасно нервничала, потому что мама уже успела плохо о нем подумать. Все утро я была как на иголках и выглядывала из-за входной двери раз двадцать, чтобы проверить, не идет ли он. При этом я не могла не заметить Люка, который выгружал из своей колымаги вещи, перевезенные из квартиры. Машина была заполнена коробками, целлофановыми мешками, скомканной в кучу одеждой, а на заднем сиденье громыхал чайник с тарелками и чашками.
— Где моя любимая Кэт? — воскликнул он.
Я улыбнулась и подошла к нему.
— Больше никакой студенческой жизни, — поддразнила я, зажав уши, когда о тротуар разбилось что-то стеклянное. — Теперь ты по-настоящему взрослый.
— Да ни за что, — он ухмыльнулся. — Ты говоришь с парнем, который подкладывал тебе за спину улиток и подсовывал под нос пауков.
Люк Кэссиди был на пять лет старше меня и последние десять лет терроризировал меня всеми возможными способами. Я провела детство, ходя хвостиком за ним и его друзьями, но они всегда умудрялись избавляться от меня. Потом он уехал в университет, и я была удивлена, насколько сильно по нему скучаю. Но теперь он вернулся и все так же поддразнивал меня.
— Маленькая Кэт тоже подросла, — сказал он, осторожно подбирая осколки. — Я увидел тебя с бойфрендом и помахал тебе, но ты была немного занята.
Я зарделась, зная, как бестолково должна была выглядеть рука об руку с Мерлином, и поспешно сменила тему.
— Ну и каково быть журналистом?
— Пока что я рассказал о трех церковных праздниках, выставке собак и старике, который живет на дереве вместе с белкой.
— И никаких звонков из спортивной сборной?
Он закатил глаза.
— Может быть, в следующем году.
Казалось, что он незаметно разглядывает меня.
— Что такое? У меня макияж размазался?
— Ты просто выглядишь по-другому, только и всего, — тихо сказал он и быстро опустил глаза.
Я тронула его подбородок и улыбнулась.
— И ты тоже. Нашему Люку наконец-то приходится бриться.
— Я уже много лет бреюсь! — запротестовал он, и я поджала губы, чтобы не рассмеяться. У Люка было гладкое детское лицо и волосы кукурузного цвета, из-за чего он выглядел младше своих лет. Он прошел в наш дом без приглашения, хоть я и пыталась остановить его, направился в кухню, плюхнулся на стул и вальяжно сказал: — Поставь чайник, Кэт.
Мои руки словно приросли к туловищу.
— Ты больше не можешь вести себя тут, как дома.
Он пожал плечами.
— Почему нет?
Я пыталась придумать причину, но тут словно ниоткуда возникла мама и все испортила. Она достала «персональную» чашку Люка с его именем сбоку и принесла коробку печенья. Я отказалась сесть и в десятый раз бросила взгляд на часы.
— Кэт, ты нервничаешь.
— Сейчас придет Мерлин, — объявила я, стараясь, чтобы мой голос звучал отстраненно и по-житейски мудро. — И мы пойдем к нему. Он талантливый художник, и у него своя студия.
Люк не рассмеялся над именем Мерлина, но я была уверена, что ему хотелось.