Всевидящий, как же это было давно, а сейчас… сейчас передо мной стоял молодой мужчина, хоть и знакомый, но повзрослевший. Решительно повзрослевший за последние шесть лет.
Только сейчас поняла, что мы так и стоим перед дверью. Что я в домашнем платье, простоволосая, и что он на меня смотрит… совсем не так, как смотрел раньше. Внимательно, немножечко удивленно, словно заново узнавая.
– Ой, – сказала я и полезла в кармашек за ключами.
– Позволь помогу. – Ирвин отнял у меня ключ, отпер дверь и слегка поклонился. – Леди вперед.
За то, что забыла выключить свет, когда уходила, мистер Холл открутил бы мне голову. Но к счастью, хозяина здесь не было, поэтому я закусила губу и обернулась, чтобы получше рассмотреть Ирвина. Темно-красная форма с серебряными нашивками, форма энгерийского офицера, делала его строже и жестче, черты стали более резкими, кожа – темнее и грубее, а вокруг глаз обозначились едва уловимые морщинки. Оно и неудивительно: в энгерийской колонии, Рихаттии, солнце очень-очень жаркое. В свое время я перечитала об этой стране все, что могла найти. Наверное, могла бы сдать экзамен по истории, географии и традициям без подготовки даже сейчас. Как раз потому, что Ирвин туда уехал.
– Какой же ты стал… – прошептала я.
– Какой? – переспросил он, внимательно глядя на меня.
– Совсем… – Кажется, я впервые не могла подобрать слов. – Солидный.
– Солидный, мисс Руа? – Он нахмурился. – Это все, что вы можете обо мне сказать спустя столько лет?
– Серьезный. Строгий. Умопомрачительный. Так лучше?
– Гораздо. – Вокруг глаз заискрились лучики «солнечных» морщинок.
– Ты надолго вернулся?
– Навсегда. Если так можно выразиться, когда ты военный.
– Ооох! – Я взвизгнула и не удержалась, чтобы снова его обнять.
– А ты рисуешь. – Он кивнул на занавешенный тканью мольберт за моей спиной. – Все-таки рисуешь, Шарлотта. Я всегда знал, что ты своего добьешься.
Хотела рассказать ему про выставку, но не успела.
– А это кто у нас там? – Ирвин смотрел куда-то на пол, и я проследила его взгляд. Оказывается, пока меня не было, мисс Дженни вытащила месье Ормана из-под тахты и устроилась прямо на нем.
– Это… набросок. Ничего интересного, у меня их целый альбом.
– Вообще-то я спрашивал про пушистую прелестницу. Но для меня все, что ты рисуешь интересно, – снова на удивление серьезно сказал он. – Я до сих пор храню портрет матери, который ты мне подарила перед отъездом.
Я слегка покраснела. Портрет его мамы написала с большой картины, висящей в семейной галерее Фейберов. Правда, даже представить не могла, что он не только не забыл, но и сохранил этот листочек, в который я вложила столько сил и любви.
– Ирвин… – Кажется, от счастья я совсем растеряла манеры. – Хочешь чаю? Ой…
Чайник остался на лестнице, но прежде чем успела сделать шаг, Ирвин рассмеялся.
– Куда?
Он вышел за дверь, а я метнулась к столу. Смела в сторону карандаши, палитру и кисти, столкнула мисс Дженни в сторону, а набросок сунула к остальным в альбом. Посильнее натянула рукав, прикрывающую магическую закорюку, вытащила чашки, печенье и оперлась о спинку стула, как ни в чем не бывало.
Кто бы мог подумать!
Ирвин-Ирвин! Когда он уезжал, не очень хорошо расставшись с отцом (виконт изначально был против его службы), я думала, что могла бы ему писать. Но сколько мне тогда было? Одиннадцать. Леди Ребекка отняла у меня первое же письмо, а следом и адрес, и мне даже нечего было ей возразить. Глупая девчонка, в один день лишившаяся старшего брата и лучшего друга, ночами рыдала в подушку. Понемногу привыкала к Лигенбургу без Ирвина, но к жизни без Ирвина так и не смогла.
Я рисовала его, только его и рисовала, складывая наброски в учебные альбомы – туда, где никто не мог их найти. А потом образ начал стираться из памяти, и остались только штрихи моих воспоминаний. Которые я тоже сохранила до сегодняшнего дня.
Ирвин вернулся минут через десять, от чайника бодро поднимался пар. Поставил его на стол, но в ответ на мое приглашение только покачал головой.
– Шарлотта, остаться не получится. У Роберта мальчишник, я и так уже бессовестно опаздываю.
– Я уже готова этого Роберта покусать!
– Прости его, он безумно влюблен, а это самое серьезное оправдание. – Ирвин широко улыбнулся. – Тем более что я зашел пригласить тебя в Милуотский парк. Ты же свободна в воскресенье, верно?
Воскресенье – единственный день, когда у меня не бывает занятий с Илайджей. Граф Вудворд был столь любезен, что даже не стал вычитать его за приближающуюся пятницу – день открытия выставки, на которую я выпросила себе выходной.