Генри задумчиво нахмурился, пряча монету в карман.
— Он был высоким.
Я вздохнула, нетерпение сжалось в моей груди.
— Кроме этого, Генри. Они все высокие.
— У него были темные волосы. Длиннее, чем у остальных, — рассеянно сказал он, вертя в руках трость. — Он не поверил моему поступку, но все равно дал мне денег. Думаю, я стану Титаном, когда мне будет восемь, — сказал он решительно.
Сначала Уэстон крадет мою лошадь? Потом он заставляет моего Генри стремиться стать Титаном?
— Ты не можешь просто стать Титаном, — сказал я.
— Что ты имеешь в виду?
— Ты должен таким родиться. Кроме того, ты слишком стар.
— Мне всего семь! — возмущенно воскликнул он.
— Он тебе что-нибудь сказал?
— Немного. Я спросил его, приехал ли он по делу или просто отдохнуть. И он ничего не говорил очень долгую минуту, прежде чем сказать мне: «Давай просто надеяться, что это не последнее», — а потом ушел.
Я нахмурилась. Что это вообще значило?
— Мама просила передать тебе, чтобы ты спустилась и забрала свое платье. Ты можешь надеть его завтра на танцы, — сказал Генри.
Я проворчала что-то себе под нос.
— Хорошо. Но иди домой, пока тебя не арестовали.
— Я не делаю ничего преступного! — запротестовал он.
— Ты сбегал из их владений уже пять раз. Кто-нибудь обязательно запомнит твое милое личико.
Выражение его лица сморщилось.
— Черт возьми, я не милый. Я мужчина, — сказал он, прежде чем уйти, волоча за собой трость.
Мой взгляд упал на Ташу, которая все еще сидела там, глядя на меня так, словно я только что украла детскую игрушку. Она ткнула в меня пальцем и прокричал что-то неразборчивое.
— Прошу прощения? — я изобразила замешательство. — Я не говорю по-обезьяньи.
Его крики стали громче, прежде чем она последовала за своим хозяином. Я задумалась, какую меховую одежду я мог бы сделать из обезьяны. Просто в шутку. Таша была слишком мала, чтобы сделать что-то стоящее.
Я прогуливалась по многолюдным улицам и, когда поняла, что мне хотелось бы немного подышать свежим воздухом, не натыкаясь на прохожих, направилась в юго-западную оконечность города. Пустынная часть, где стояли пустые каменные дома, рушились, а оставленные без присмотра виноградные лозы вились вверх и внутрь пустых ниш.
Перекати-поле пронеслось по улице на ветру, оранжевая грязь тянулась за ним, как легкие брызги океанской воды. На площади в конце улицы находился колодец, целый день посвященный ему. День дураков. Говорили, что в тот день этот забытый колодец наполнился, и если вы заглянете внутрь, он даст вам ответы, которые вы искали.
Именно по этой причине эта часть города была пустынна: людей, живших слишком близко, преследовало то, что, по их мнению, было делом рук колодца.
Теперь, заглянув в колодец, я не увидела ничего, кроме пустого сосуда — признака голода и несчастий. Мысль о том, что это могло быть ответом на вопрос, как изменить мою Судьбу, была сомнительной. Но это был мой единственный шанс.
Хотя, черт возьми, этот День не просто так назвали Днем дураков. Говорили, что не многие остались в здравом уме. Что колодец показал им слишком много, или, могло быть, он просто показал им правду, и они не смогли с этим справиться.
— Если у тебя есть душа на продажу, загляни в этот колодец, — прошептала я, склонившись над темной дырой. Эха не было. Это прозвучало пусто, настолько пусто, что по мне пробежал холодок.
Эта поговорка часто ходила по Симбии, если вы когда-нибудь упоминали Колодец дураков, потому что вы никогда не возвращались прежним.
Кто-то мог бы назвать меня мучеником. Но дело было в том, что я им не была. Я знала, что ушла бы от этого колодца, точно так же, как я вывела пленников из тех волшебных скал. Точно так же, как я избежала смерти. Я не была мучеником; я просто была уверена, что выживу.
До этого оставались считанные дни. Дни до того, как я стала бы Дурой. Я уже была трагедией. С таким же успехом я могла бы выложиться по полной. Я прикусила губу, обдумывая свое решение.
— Если у тебя есть душа на продажу...
Мое сердце остановилось, когда холодный воздух коснулся моего лица.
— Загляни в тот колодец... — прошептали мне в ответ.
Пару часов спустя, покинув этот мистический колодец, как только он заговорил со мной, я очнулась от дремоты, медленно выбралась из постели и потянулась, как кошка. Было уже далеко за полдень, парад давно закончился, и я слышала, как Синсара и Кармелла громко спорили в соседней комнате о том, что Кармелла не подавала прошение о приеме в Высшие Сестры.
При взгляде на маленький серебряный амулет на моем столе мое сердце пропустило удар, но затем гнев захлестнул меня, заставив запылать щеки.