В свою очередь, Хельментина хотела знать, почему дальняя родственница Кади не показывается на люди, уж не больна ли?..
— У каждого свое, — уклончиво ответила Кади. — Ей надо прийти в себя.
— И на работу она не ходит… — попробовала с другого конца Хельментина-милиционерша.
Но Кади сказала неохотно:
— Успеет еще.
Овца подтолкнула ее сзади, и Кади успокоила животное:
— Сейчас пойдем!
Ветер взбивал в пену гребешки волн и вдруг так разъярился, что начал пригибать к земле можжевельники. Интересно, эта длинная пелена туч, протянувшаяся с запада на восток, снова нагонит дождь или нет?
Но мать милиционера считала, что на сей раз, пожалуй, пронесет так. И в самом деле, лишь немного покапало, будто собака помочилась на камни.
В среду случилось происшествие. Кади сидела в качалке и, читая песенник, спросила у Саале, почему теперь пишут так мало стихов для души и сердца. Саале сказала, что не знает, ведь она светских стихов не читала, кроме тех, что задавали в школе, да и то теперь ни одного не помнит. Зато Кади знала много песен и стихов и жаждала все новых и даже иногда пробовала сама сочинять.
В этот момент на дворе залаяла собака. Громко и яростно. Кади удивилась, но отложила книгу и пошла выяснить, в чем дело только тогда, когда лай стал совсем яростным. Открыв дверь, она обнаружила по другую сторону порога вместо большого пса маленького толстенького щенка с бестолковыми глазами. Он стоял и крутил коротеньким хвостиком.
Кади засмеялась, всплеснула руками и не могла на него налюбоваться.
— Сам такой крохотный, а голос-то какой злой, — сказала она, отнесла щенка в качалку и, приложив палец к губам, подала Саале заговорщицкий знак, призывая к тишине.
Затем Кади, крадучись, приблизилась к двери и неожиданным толчком распахнула ее.
— Ага-а-а! — победно воскликнула Кади.
— Отпусти, — клянчил Танел, которого она сильно ухватила за ухо.
Саале сейчас же скользнула в свою комнату и прикрыла дверь. Но она очень хорошо слышала, как Кади и этот верзила в вязаной шапочке с помпоном смеялись.
Саале долго не выдержала и следила за ними в щелочку, приоткрыв дверь. Танел разлегся на полу и играл со щенком. Парень дразнил его, а щенок с ворчанием скалил крохотные клыки, отбивался лапкой и — плюх — шлепался задом. Это было так забавно, что Саале рассмеялась.
И сразу все стихло.
Затем Танел сказал:
— Я думал, что вы давно уехали обратно в город.
Саале не знала, что ответить.
А Танел уже заглядывал в дверь, держа щенка под мышкой.
— Мировой толстяк, верно? — спросил он.
Саале кивнула.
Глаза Танела бродили по комнате. В этом доме он бывал сызмальства и знал здесь каждую вещь, содержимое любого ящика и шкатулки, все места от чердака до погреба. Казалось, он ожидал увидеть что-нибудь новое, чего раньше не было. И он заметил на комоде стеклянный шарик.
— Красивая вещица. Что это? — спросил он сразу же.
— Райский сад, — ответила Саале.
— Какой?
— Райский.
— Ага.
Танел мгновение подумал и сказал:
— У меня таких стеклянных шаров целая куча.
Саале молчала, и Танел подумал, что девушка сочла его слова хвастовством.
— Вы не верите? Только они гораздо больше. Вот такие здоровые…
И Танел руками показал их величину. Щенок отчаянно барахтался у него под мышкой. Танел опустил своего будущего корабельного пса на пол.
Затем он еще раз посмотрел на стеклянный шарик Саале и сказал:
— Сквозь мои видно настоящее небо. Хотите, я вам покажу?
Саале отрицательно покачала головой.
4. О том, похож ли человек па траву, которой в конце концов суждено засохнуть
Весна выдалась слишком дождливой. Кади считала, что в этом виновата минувшая зима — теплая и метельная. Затем вдруг прояснилось и стало тепло. Все деревья были теперь поющими — с рассвета и до позднего вечера сплошное птичье ликование и взлеты в небо.
Иногда Кади подолгу стояла во дворе.
— Ты чего там стоишь? — спросила как-то Саале.
— Слушаю, как трава растет, — ответила Кади и приложила палец к губам: тише, мол.
Однажды, когда она взяла лукошко, Саале спросила;
— Идешь куда-нибудь?
— Нет. Я тут за домом…
Только уж выйдя за ворота, Кади задумалась, остановилась, вернулась и спросила:
— Хочешь пойти со мной?