Перси уже вошла в сад, разбитый меж двух флигелей; а я вдруг с каким-то животным страхом подумал, что не хочу, совсем не хочу туда входить. Я ведь ещё, в сущности, совсем молод. Моё время ещё не пришло, нет, нет...
— Ну? Пошли, что ли? – спокойно и почти весело оглянулась она.
Я стоял у калитки, покачивая старую, в слоях краски решётку. Отчего-то казалось, что отсюда уже не выйти. С тоской думалось: где этот чёртов патруль?
Перси, нетерпеливо вздохнув, вернулась. Снова взяла за руку и провела через запущенный сад к самому входу. Я пытался вырваться, но слишком вяло; к тому же она держала крепко.
— Мне тоже страшно, – негромко произнесла она. — Ты уже сказал им, где мы? Они приходят, они забирают моих сестёр. Прячут их где-то или уничтожают. Они заберут и меня, как только найдут. Ты ведь приставлен, чтобы следить, я права?
Перси потянула меня следом, в тёмную влажную комнату, по ощущениям – очень просторную. Не было никаких источников света, и я мог только гадать, что она делает.
— Люди всегда убегают от таких, как мы. Вокруг нас нет никого, и мы одни, словно в тёмном коконе. Его легко заметить, поэтому нас так быстро находят. Но ты — живой, и ты со мной уже достаточно долго, чтобы их радары начали фонить.
— Но ведь я так скоро умру, — растерянно и даже с какой-то обидой развёл руками я.
— Посмотрим, — отозвалась она. — Ты помог мне. Может быть, всё обойдётся.
Она вжикнула колёсиком зажигалки, и в её руке заплясал мелкий синеватый огонь. Его света было недостаточно, чтобы разглядеть комнату, но я отчётливо увидел за спиной Перси четыре одинаковых силуэта. Она добавила света, и я понял, что это и есть те, кого она называла сёстрами, — точные копии, только без масок, и замершие, застывшие, точно куклы.
— Выбирай любую. С ней ты уйдёшь отсюда. И отдашь её им вместо меня.
— Неужели ты думаешь, что патруль поверит?
— На какое-то время — да. Тем более, я кое-что ей отдам, — с этими словами Перси стянула латунный браслет и надела его на руку крайней куклы. Она делала всё медленно и довольно неловко — действовать приходилось одной рукой; в правой она держала зажигалку. Закончив с браслетом, она встала перед куклой и долго смотрела ей в глаза. В скудном свете кукла и девушка выглядели абсолютными близнецами. Потом у неё вдруг резко подогнулись колени, и, не подхвати я её за талию, она бы снова упала.
Выпрямившись и слабо улыбнувшись, Перси пояснила:
— Обычно я забираю. Отдавать сложнее — всегда немного кружится голова.
— Ты сейчас бледная, как смерть.
Кажется, мы оба нервно посмеялись из-за этого нелепого каламбура.
— Только не трогай браслет, — хихикнув в последний раз, предупредила она. И с недевичьей силой вытолкнула нас за порог. В глаза полыхнул осенний свет, и по рукам расползлись мурашки: тёплая южная ночь резко сменилась октябрьской прохладой.
Вместо заброшенного сада вокруг обрисовался полупустой салон автобуса. Мимо, просигналив, пронёсся красный цивик. Рядом со мной стояла обыкновенная девушка в курточке с овчинным воротником, безо всякой маски.
Автобус дёрнулся, трогаясь на зелёный, и из моего кармана выпала синяя книжица шириной с ладонь. Я поднял её, машинально в сотый раз прочтя чёрную надпись: Отряд 217 ПБС. «ПБС» значит «по борьбе со смертью».
Словно среагировав на слова, пискнул канал связи: досадливо и одновременно с усмешкой знакомый голос произнёс:
— Тебя обхитрила уже пятая. Ещё одна — и тебя исключат из организации.
Я поморщился, припоминая. Чёрный сад, тёплый аромат кипарисов... Четыре силуэта в тёмной комнате. Тусклый латунный блеск.
— А с куклой что делать? — ощущая прилив бессильной злобы на самого себя, спросил я.
— Оставь. Она не протянет до вечера. Дыхание смерти надолго не оживляет.
Через остановку девушке рядом со мной вдруг стало плохо. Она побледнела и сползла на пыльный прорезиненный пол, но я даже не подумал вызвать Скорую. Однако присел на корточки рядом и, сделав вид, что щупаю пульс, снял латунный браслет.