Потом ведущие «вспомнили» о моем печальном сиротстве. На экране возникли кадры двенадцатилетней давности, где бойкий корреспондент стоял возле нашего дома и зрителям разъяснял, по чьей вине здесь погибла графиня де Аленгот. Публика замерла – для нее это стало сюрпризом. Для меня – ударом под дых. Колыхнулась в окне занавеска, мелькнуло лицо бледной девочки. Этот кадр повторили заново, заплаканное лицо поймали и увеличили… И досконально вытрясли, что я понимала, что чувствовала. И я опять отвечала.
Откровение спровоцировало цунами повышенных взносов. Почудилось вдруг, что зрители топают в дружном ритме и платят мне за изысканные пикантные обнажения. Я глаз не сводила с Паши, он сидел во втором ряду. Если б не Пашин взгляд, неотрывный, сильный, сочувствующий, я б не выдержала тех суток…
Но цель оправдала средства. Два миллиона ЕВЗ! Это новый сверхмощный корабль и спасатели-профессионалы, не обманут, не подведут! Андрюша вернется, скоро! Как тепло на сердце, как весело! Он придет живым и влюбленным! Вчера продюсер шепнул, что свадьбу организуют, шикарную, бесподобную, с кругосветным морским путешествием! Разумеется, в теплых странах по нашим следам будет бегать бригада юрких рекламщиков. Горы чудесных товаров для счастливых молодоженов найдут своего потребителя!
Счастливая, я спала, наслаждалась блаженным покоем, впервые за три долгих месяца получив заслуженный отдых. Вечером позвонил взволнованный адвокат, пожелал со мной срочно встретиться. Неужели и он обскакал? Какой замечательный, чудный, какой потрясающий день!
Дерябин приехал ночью, за час до закрытия магазина. Договор с «Мани-Маски» запрещает мне выход на улицу – поклонники всех диагнозов порежут на сувениры. И в спальню за стенкой куба посторонним вход запрещен. Паша выдумал компромисс. Пришлось надевать парик, объемный плащ с капюшоном и шаркающей старушкой пробираться в тумбу охранника. Зеркальные стены с яркими рекламными гравировками позволяют дежурному видеть, что происходит в зале, но его не видит никто.
За стеклом волшебного куба голограмма румяной Девушки скакала на белой кобылке по прериям Дикого Запада. И такая раздольная радость светилась в ее лице, так ласково теплый ветер трепетал кудрявые волосы, а вымершая лошадка казалась такой интригующей, могучей, резво-покорной, что уверена, многим немедленно захотелось войти в «Эдем», испытать, постигнуть неведомое. Я невольно замедлила шаг за спинами покупателей, поражаясь материальности двойника. Что ж, образ создан и образ скопирован, отсюда пора уходить. Но я ухожу с достоинством, победительницей, на коне! Аж хихикнула от удовольствия.
– Чем порадуете, Юрий Николаевич? – оптимизм рвался через край.
– Вряд ли я вас порадую.
Дерябин уселся за стол и посмотрел расчетливо, забыв о радушном «мадмуазель».
– Долговые расписки Аленгота прошли повторную экспертизу. Безусловно, писал он сам, на разных бумагах и разными ручками. И даже кой-где менял почерк, имитируя опьянение. Но все они были составлены в апреле прошлого года. А не в разные времена, как это указано в датах.
– Серов… заставил отца?.. Убил?.. Он его убил? – у меня задрожали ноги. Я упала на мягкий стульчик, с усилием свела колени и зажала сверху локтями, для пущего успокоения.
Дерябин открыл дипломат и холодно продолжал:
– Я обратился к Серову, и он недолго отнекивался. Достал из сейфа расписку, где Костров Кирилл принимает от Серова Олега сумму в размере двенадцати миллионов ЕВЗ. Вот копия. Сами видите, расписка составлена в Соединенных Штатах, после ваших судов с компаньоном, продажи коттеджа и бизнеса «покойного». Ваш отец получил свои деньги в полном объеме. С той поры бывший компаньон с Костровым-Аленготом не встречался.
– Папа жив?! Это правда? Он жив? – я обрадовалась, засмеялась, не знала, как реагировать.
Адвокат усмехнулся:
– А вы рассчитывали на иное?
И, любуясь моим замешательством, произнес, не скрывая ехидства:
– Ваш батюшка, «мадемуазель», никогда не был предпринимателем и вряд ли – Кириллом Костровым. Серов отмывал его деньги, добытые Бог весть откуда. Мошенник международного класса, постоянно меняющий лица и отпечатки пальцев. Последние восемнадцать лет удачно маскировался под порядочного отца семейства. Немыслимо рисковал. Вероятно, любил свою дочь, не хотел ее оставлять. Обеспечил счастливое детство.