Но, возможно, ее девушке, как ее там, Ианте, как раз и нужна девушка, – сказала я. – Ифис – явно тот самый тип парня-девушки или девушки-парня, который она обожает.
Ну да, согласна, – сказала Робин. – Это спорный вопрос. Но в оригинальной версии этого нет. В оригинале Ифис стоит и кричит на богов. Даже если бы здесь был Дедал, – кричала Ифис, – а он величайший изобретатель на свете, который умеет перелетать через море, как птица, хотя он всего-навсего человек! Но даже он не сумел бы изобрести ничего такого, чтобы уладить все между мною и Иантой. В смысле, ты, Изида, добрая и сказала моей матери, что все будет хорошо, но что же теперь? Теперь я должна жениться, и завтра я стану посмешищем для всей деревни, а все из-за тебя. Придут Юнона и Гименей. Мы станем посмешищем и для небес. Как я могу жениться на своей девушке у них на глазах, на глазах у отца, на глазах у всех? Но и это еще не все. Это еще не все. Я никогда, никогда в жизни не смогу удовлетворить свою девушку. Она станет моей, но никогда не будет по-настоящему моей. Это все равно что стоять посреди ручья, умирая от жажды, с полной пригоршней воды, которую не можешь выпить!
Почему она не может выпить? – сказала я.
Робин пожала плечами.
Просто так она думает в этот момент рассказа, – говорит она. – Она молодая. Ей страшно. Она еще не знает, что все будет хорошо. Ей всего двенадцать. Тогда это был брачный возраст – двенадцать лет. Я тоже была в ужасе, когда мне было двенадцать, и хотела жениться на другой девочке. (На ком ты хотела жениться? – сказала я. Джэнис Маклин, – сказала Робин, – из Кинмайлиза. Она была очень эффектная. У нее был пони.) Двенадцать или тринадцать – в ужасе. Легко можно решить, что это ошибка, что ты – ошибка. Когда все и вся, кого ты знаешь, говорят тебе, что у тебя неправильная фигура, легко поверить, что у тебя неправильная фигура. И еще не забывай, что историю Ифис придумал мужчина. Ну, я говорю «мужчина», хотя Овидий очень гибок, если сравнивать с другими авторами, гораздо гибче большинства. В отличие от большинства, он знает, что у воображения нет гендера. Овидий очень хороший. Он чтит все виды любви. Все виды историй. Но в этой истории, ну в общем, он остается римлянином, циклится на том, чего у девушек нет под тогами, и сам не может себе представить, как девушки могли бы без этого обойтись.
Я мельком заглянула под одеяло.
Не вижу и не чувствую, что мне чего-то не хватает, – сказала я.
Ах, как я люблю Ифис, – сказала Робин. – Просто обожаю. Погляди на нее. Ее нарядили мальчиком, чтобы спасти ей жизнь. А она стоит в поле и возмущается тем, как все устроено. Ради любви она готова на что угодно. Она бы рискнула полностью изменить свою суть.
Что произойдет дальше? – сказала я.
А ты как думаешь? – сказала Робин.
Ну, ей понадобится помощь. От отца никакой пользы, ведь он даже не знает, что его сын – девочка. Не больно-то наблюдательный. А Ианта думает, что все мальчики такие, как Ифис. Ианта просто счастлива, что выходит замуж. Но и она не захочет унижения, ведь над ними будет смеяться вся деревня. Ей тоже только двенадцать. Так что Ифис не может пойти и попросить ее о помощи. Короче… либо мать, либо богиня.
В точку, – сказала Робин. – И пошла мать переговорить с богиней по-своему.
Это одна из причин, почему Мидж такая обиженная, – сказала я.
Кто еще такая? – сказала Робин.
Имоджен. Ей пришлось все делать за мать, когда она ушла, – сказала я. – Возможно, потому она и такая худая. Ты заметила, какая она худая?
Ага, – сказала Робин.
Мне никогда ничего не приходилось делать, – сказала я. – Мне повезло. Я родилась без мифов. Я выросла без мифов.
Нет, никто не растет без мифов, – сказала Робин. – Важно то, что мы делаем с мифами, когда вырастаем.
Я вспомнила нашу мать. Вспомнила, как она говорила, что ей нужно было освободиться о того, чего люди от нее ожидали, иначе бы она просто умерла. Я вспомнила отца, как он развешивал белье во дворе в первые дни после ее ухода. Я вспомнила семилетнюю Мидж, как она сбегала по лестнице, чтобы его подменить, потому что соседи смеялись, видя мужчину у бельевой веревки. Умничка, – сказал отец.
Что там дальше, – сказала я. – Продолжай.
Короче, значит, мать, – сказала Робин, – пошла в храм и сказала в никуда: слушай, хватит уже. Ты мне сказала, все будет нормально. А теперь у нас завтра это грандиозное бракосочетание, так что все пойдет не так. Короче, не могла бы ты просто разрулить для меня эту проблему? Пожалуйста.
И она вышла из храма, и храм затрясся, а двери храма задрожали.
И тут – кто бы мог подумать, – сказала я.
Ага. Подбородок расширяется, шаг становится шире – абсолютно все становится шире. Когда мать добралась домой, девочка Ифис уже стала тем самым мальчиком, который нужен был ей и ее девочке. Мальчиком, который нужен был обеим семьям. И нужен был всем жителям деревни. И нужен был всем людям, что пришли отовсюду и жаждали попасть на очень хороший праздник. И нужен был пришедшим в гости богам. И нужен был конкретной исторической эпохе с ее собственными представлениями о том, какие извращения особенно волнуют в любовной истории. И нужен был автору «Метаморфоз», ведь ему позарез нужна была счастливая любовная история в конце IX-й книги, чтобы он мог рассказать несколько непристойных историй о людях, которые несчастливо и со страшными последствиями влюбляются в своих отцов, братьев, разных неподходящих животных и призраков своих мертвых возлюбленных, – сказала Робин. – Вуаля. Все улажено. Но проблемо. В «Метаморфозах» полно богов, которые обижают, насилуют людей, а потом превращают их в коров или ручьи, чтобы те ничего не рассказали, охотятся на них, пока люди не обращаются растениями или реками, и наказывают их за гордыню, высокомерие или мастерство, превращая в горы или насекомых. Счастливые истории в этой книге – редкость… Но вот занялся новый день, и все на свете открыли глаза – то был день свадьбы. Пришла даже Юнона, и Гименей тоже там был, и все семьи Крита собрались в своих пышных нарядах на грандиозное празднество по всему острову, когда девушка встретила у алтаря своего парня.