Старая добрая Флора. Я глажу ее по цоколю.
Пол догоняет меня.
Я смотаюсь вниз, пригоню машину и подберу тебя здесь, – говорит он, – и мы поедем на гору…
Отвези меня для начала домой, – говорю я. – Мне нужно принять ванну. Мне нужно немного позавтракать. Потом мы с тобой можем поболтать. А потом мы поедем в полицию на моем «Бунтуе».
На чем? Но нам нужно ехать в участок сейчас же, Имоджен, – говорит он. – Целая ночь прошла.
Так ты не хочешь со мной поболтать? – говорю я.
Ну, вообще-то хочу, – говорит он. – Я многое должен сказать, но ты не думаешь, что нам нужно…
Я качаю головой.
По-моему, вестники-вестницы гордятся тем, они сейчас там сидят, – говорю я.
А, – говорит он. – Никогда не думал об этом в таком ключе.
Давай отложим полицию до обеда, – говорю я. – Потом пойдем и оформим залог. А потом все вместе сходим куда-нибудь поесть.
Пол очень хорош в постели.
(Слава богу.)
(Ну, я знала.)
(Ну, надеялась.)
У меня такое чувство, будто я встречал тебя раньше, – говорит он после. – Как странно.
(Именно такое чувство. Я почувствовала, что встречала его раньше, в тот первый раз, как его увидела. Я чувствовала, что встречала его раньше, все разы, когда мы даже не могли встретиться взглядами.)
Ты уж точно встретил меня утром на вокзале, – говорю я.
Ха, – говорит он. – Забавно.
Мы оба смеемся, как дурачки.
Это самый прекрасный смех на свете.
(Мне хочется, чтобы мы всегда встречали друг друга на вокзале, думаю я про себя. Если не поедем на одном и том же поезде в одну и ту же сторону.)
Я говорю это вслух.
Мне хочется, чтобы мы всегда встречали друг друга на вокзале, если не поедем вместе на одном и том же поезде. Или я говорю вслух слишком много? – говорю я.
Ты говоришь слишком тихо, – говорит он. – Жалко, что ты не кричишь.
Когда мы снова занимаемся любовью, идет довольно сильный дождь, и позже я слышу ритмичное капанье, сильное и равномерное, из забившейся водосточной трубы над окном. Ритм капель не совпадает с беспорядочным шумом дождя и в то же время придает ему некий смысл.
Я только теперь поняла, как люблю дождь.
Когда Пол спускается сделать кофе, я прихожу в себя. Иду в ванную. Замечаю собственное лицо в маленьком зеркале.
Прохожу в комнату Антеи, где висит большое зеркало. Сажусь на край ее кровати и внимательно смотрю на себя.
Сейчас я намного меньше 42-го.
(Кости выпирают вот тут, тут, тут, тут и тут.)
(Это хорошо?)
Вернувшись к себе в комнату, вижу свою одежду на стуле. Вспоминаю пустую одежду на том памятнике, которая должна была казаться мягкой, хоть и сделана из металла.
(Я так долго считала, что то, как висит на мне одежда, важнее меня самой под ней.)
Слышу, как Пол возится в ванной. Он включает душ.
Он включает, заводит все на свете – не только меня. Ха-ха.
Мне нравится представлять Пола в моем душе. Почему-то душ стал тем местом, где я размышляю и задаю себе вопросы еще с юности. Я с давних пор стою каждый день по несколько минут под душем, беседуя с пустотой: так мы с Антеей, когда были маленькими, становились на колени по бокам своих кроватей.
(Пожалуйста, сделай меня правильного размера. С правильной фигурой. Такой дочерью, как надо. Такой сестрой, как надо. Не высаженной и не грустной. С дружной, а не разваливающейся семьей. Чтобы мне просто получшело. Пожалуйста, сделай все лучше. ЭТО НЕОБХОДИМО ИЗМЕНИТЬ.)
Я встаю. Звоню в полицию.
Дежурный ведет себя так бесцеремонно, что я не верю своим ушам.
А, ага, – говорит он. – Ну, так кто вам нужен – одна или один из вестниц-вестников или как там, или один из семи гномов? Какого из них вам хочется? У нас есть Простачок, Чихун, Ворчун, Скромник, Соня, Офис и еще один, его имя придется для вас поискать.
Я хотела бы поговорить со своей сестрой, Антеей Ганн, пожалуйста, – говорю я. – И хватит острить по поводу ее тэга.
По поводу чего? – говорит он.
Через много лет, – говорю я, – вы лично, да и сама Инвернесская полиция станете всего-навсего сухим перечнем пыльных имен, сохраненным на карте памяти старого компьютера. А вестницы, вестники… Они станут легендой.
Угу, – говорит он. – Если вы соизволите положить сейчас же трубку, миз Ганн, я позволю вашей сестричке мигом вам перезвонить.
(Я собираюсь подать официальную жалобу, пока жду звонка. Единственный человек, которому разрешено прикалываться над моей сестрой, – это я.)
Где ты была? – говорит она, когда я беру трубку.