—Так ты что, гад, может, еще и сосватал ее кому-нибудь?!
—Во-первых, ты меня обидел, во-вторых, я каждую особь мужского пола при входе предупреждал, что девушка друга, а в-третьих, ты обидел сам себя. Недооцениваешь чувства маленькой девочки. А потом, она у тебя честная, так и написала бы: «словила человека». А у нее: «нашла место».
—Но какое?!
—Съезди в Грецию.
—Зачем?
—Спросишь у оракула в Дельфах.
—Издеваешься?!
—Нет, просто смотрю в лицо фактам. Раз со мной пообещала связаться — свяжется, раз все ее вещи у тебя - объявится. И скорее рано, чем поздно.
—Но где же она все-таки может быть?! — то ли простонал, то ли прохныкал Олег.
—Слушай, мы с ней, в порядке гипотетических предположений, конечно, трепались, что если она хочет остаться в Питере и учиться на вечернем, то оптимальный вариант — устроиться дворником там каким-нибудь: и жилье, и временная прописка, и работа у дворника явно не пыльная. Ну и что, ты теперь все жилконторы побежишь проверять?
Олег прервал разговор. Для него это известие явилось серьезным ударом. В довершение всех неприятностей, у них с напарником резко упали доходы: на рынке объявилась какая-то новая команда вымогателей, громко называющих себя «охраной», и торговцам пришлось раскошеливаться на дополнительный налог. Это был удар уже ниже пояса.
Строго говоря, Майка нельзя было ни в чем винить. После беседы со священником Горчевым Ната почувствовала себя чище и светлей. «Скорбью человек укрепляет душу...» — эти слова заставили ее внутренне собраться, по-новому взглянуть на мир, на себя, даже на окружавшую ее обстановку. Собственно, Майк создал ей все условия. С другой стороны, отец Горчев приглашал пожить при любом из ближайших монастырей, обещая протекцию. Но она не хотела слишком уж удаляться от мира, мира ее и, хотелось бы верить, Олега. Она была самолюбива. И чувствовала отчаянность своего положения. Поэтому, максимально ускорив поиски, нашла себе место на Адмиралтейском заводе. «Ну вот, началась блестящая карьера кладовщицы», — она пожала плечами. Зато теперь у нее была большая светлая комната в чистом семейном общежитии, да еще с видом на Неву; дом стоял на самой Английской набережной!
—Ты, милая, только не думай, что век вековать в таких хороминах одна будешь. Лето сейчас, в отпусках все. А уж к осени будем уплотнять, это всенепременно, просветила ее вахтерша, вновь погружаясь в то специ¬фическое состояние, напоминающее летаргический сон в котором почти все время пребывают вахтеры в. наших общежитиях.
Какое-то шестое чувство подсказало ей, что лучше попрощаться с Майком заочно. Или она боялась чего—то? Так или иначе, едва получив место и осмотрев комнату, Ната дождавшись первого же удобного случая, когда хозяина не будет дома (а она знала, что Майк в последнее время завел обыкновение подолгу пропадать в Библиотеке Академии наук, где трудился над какой-то статьей о Стефане Малларме), быстренько черкнула ему несколько слов на листочке бумаги и, подхватив сумку, как можно оперативнее перебралась на новое место жительства.
Характер работы ее не смущал. Она и впрямь оказалась достаточно легкой. Разве что за время смены ем никак нельзя было надолго отлучаться из кладовой, да еще грохот, доносившийся из цеха, — но ведь все это можно перетерпеть. Так же как и приставания молодых слесарей-токарей и прочих многостаночников. Тут ей здорово помогало отсутствие дутого самомнения и приобретенный еще в Мурманске опыт. Она не заблуждалась насчет своей привлекательности и уже успела узнать, что к таким, как она, никто не станет приставать долго и назойливо: стоит ли тратить время! Прямое предложение — прямой отказ, желательно, конечно, с подколочкой, но ни в коем: случае не обидной, и вот уже потенциальный приставала превращен в приятеля, с которым можно перекинуться парой шуток во время обеденного перерыва, а то и по просить о какой-нибудь незначительной услуге.
Внедрив свой опыт «в производство» на новом рабочем месте, маленькая Наташка за считанные дни стала всеобщей любимицей. При ней не стеснялись крепких выражений, но зато и баловали как могли: кто сунет шоколадку, то — «Эй, Натусь, чего одна сидишь?» — угостит обедом в заводской столовой. На работе она не чувствовала себя одинокой. То, что к ней относились скорее как к «сыну полка», а не как к девушке, Нату только радовало: ведь здесь, в этом городе, у нее был Олег...
Тоска приходила вечерами. Наташа подала документы на вечерний в ЛЭИС, благо недалеко, пыталась готовиться к экзаменам, украшала, как могла, комнату, непривычно пустую и тихую; ее все время подмывало вырезать из фольги полумесяц и повесить на стенку — чтобы выть на луну. Любовь и уязвленное самолюбие разрывали ее на части. Если б кто-нибудь мог подслушать слова, которые девушка часто повторяла в своих беспокойных снах, то разобрал бы, что чаще всего она повторяет: «Олег... Нет, пусть он сам, сам... как так можно... Олежка...»