Но ночная комната была пуста и тиха. Наташка порой даже благословляла ее — за отсутствие телефона. «Иначе я бы не выдержала, позвонила...» Но чаще Ната все же проклинала эти пустые стены: как она ни старалась придать комнате уют, у нее не получалось. С самыми неясными чувствами ждала она обещанного вахтершей «уплотнения».
«Подселят какую-нибудь старую мымру, тогда еще хуже будет. Придирчивую, как... как Мария Александровна! Что тогда делать?! Снова проситься к Майку? — Наташа все откладывала и откладывала свой обещанный звонок. — Но зато вдруг подселят нормальную женщину... лучше — девушку моего возраста. Вдвоем будет веселее!»
А пока Наташа аккуратно отправляла в Мурманск оптимистичные письма с выдуманными радужными подробностями и легкими намеками на временные осложнения, которые должны были удержать ее родителей от приезда: «Все чудесно... Здесь масса интересных концертов, много удивительных выставок, не проходит и вечера, чтоб мы с Олегом не побывали на каком-нибудь увлекательном мероприятии. Вот только у него сейчас временные трудности на работе, он очень перегружен и устает. И еще пока не можем решить, где нам жить, то ли с бабушкой, она очень милая, но, к несчастью, тяжело больна, то ли самим снять квартиру. Поэтому пока не пишите. Как что-нибудь определится окончательно, сразу же дам знать. Скучаю, но очень редко, Олег не позволяет! Подала документы в институт, правда, на вечерний. Готовлюсь. Целую!» — и все в таком духе.
А потом к ней в гости вновь приходила тоска... Еще вопрос, повезло или нет ей с общежитием: оно было небольшим, исключительно для семейных или одиноких женщин, поэтому никаких дебошей, никакого шума, никаких попыток вломиться ночью в комнату к одинокой девушке здесь и быть не могло. С другой стороны, не удавалось обзавестись и подругами: остальные одинокие женщины были старше Наты, в придачу многие не одобряли, возможно тайно ревнуя, того взаимопонимания, которое установилось у Наташи с мужским коллективом завода.
Поэтому Ната писала письма, тосковала и ждала. Ждала со страхом и надеждой, что Олег как-нибудь сумеет сам разыскать ее, ждала с легким волнением «уплотнения», ждала первого экзамена.
Уже после того, как Ната поняла, что даже на вечернее отделение вуза ей не поступить, и собралась выбирать какой-нибудь техникум (она не получила ни одной двойки, но все равно не добрала баллов, сказалась разница в уровнях между мурманским и питерским средним образованием), в дверь постучали:
—Хозяйка! Вы готовы принять постояльцев? — весело поинтересовался молодой девичий голос.
—Конечно!
Дверь распахнулась, и Наташа чуть не выронила чашку: на пороге стояла девушка из тех, которых легче представить на экране, чем в жизни: высокая, стройная, словно светящаяся своеобразной красотой.
—Предупреждаю сразу: я — только авангард! Будем теперь жить здесь втроем! — задорно предупредила незнакомка.
Наташа успела заметить, что, несмотря на свою необыкновенную, нестандартную красоту, одета девушка была достаточно скромно: джинсы в обтяжку, цветастая вязаная кофта на молнии.
—Втроем — втрое веселей! — улыбнулась в ответ Наташа.— А что, арьергард тоже такой... красивый?
—Не будем начинать знакомство с лести, — рассмеялась девушка, — арьергард вот по-настоящему красив, сама увидишь, а я... пфэ! Ну, будем знакомиться.
* * *
Та ночь в «Виконте» во многом изменила жизнь как Лены, так и Арины.
Ночная прогулка под руку с одиночеством, безмолвная поездка в запоздалом авто под аккомпанемент странной баллады, пустая семикомнатная квартира. Елена распечатала новую пачку сигарет. Прошлась по комнатам. Открыла бар. Нет, не тянет. Квартира пуста, как, бывает, душа. Покинуто-тиха. Она включила музыку. Нет, к черту! Сейчас бы подошло что-нибудь из того, что не выпускают на лазерных дисках: «Патриархальная Выставка» («Это сифилис души», — хмыкнув, отстраненно процитировала Лена) или шаманствующая музыка «Оле Лукойе»
«Ничего не изменилось, — не к месту подумалось ей, — как при совдепии было хоть „Залейся песней", а всю нормальную, честную музыку с трудом находили, так и сейчас попсу гонят изо всех сил, а те, кто пишет кровью из собственных вен, те, кто знает, что такое страдать, — в загоне... Страдать не модно!»