Лена совершила невообразимо рискованное телодвижение на подоконнике.
«Совсем сбрендила! Такая проповедь пропала!»
— Послушай, кабальеро, твоя серенада меня до невозможности утомила, — раздался спокойный голос с высоты пятого этажа, — жаль, ничего тяжелого под рукой нет, но, будем надеяться, я попаду...
Что-то мелькнуло в воздухе. Уже было почти светло, но прохожий не успел заметить — что именно. И вдруг ощутил легкий удар по бедру. Одновременно послышался стук закрываемого окна. Человек на улице рефлекторно опустил глаза. У его ног валялась элегантная туфель¬ка. Он снова взглянул наверх. Видение — девушка в темно-синем вечернем платье, сидевшая на подоконни¬ке иллюминированной квартиры дома для богатеньких, — исчезло.
«Ну, вот и все... — облегченно вздохнул гуляка. — Надо предупредить общественность: „осторожно, девушка-параноик!" Или просто наркоманка? Или мне действительно все привиделось? Белая горячка?»
Он схватился за карман пиджачка, из которого торчала бутылка водки, убедился, что та по-прежнему полна и нераспечатана. Затем поднял с асфальта туфельку: «Ого! Змеиная кожа! Круто... Хоть я и не фетишист, но как прикольный сувенир и подтверждение того, что до белой горячки я еще не допился, пожалуй, прихвачу. Нет, ну действительно сумасшедшая: зачем ей теперь одна туфелька? Кидалась бы уж сразу парой, продать можно было бы». Ухмыльнувшись собственному цинизму, он продолжил свой маршрут и очень скоро исчез в рассвете, унося с собой сувенир из змеиной кожи и образ красивой девушки в темно-синем вечернем платье на фоне бесчисленных безжизненно-ярких электрических огней в окнах темного дома под медленно светлеющим небом.
Ни он, ни Елена не могли предположить, что расстаются они, чтобы вновь встретиться в самом неожиданном месте.
Перекресток, распутье — место пересечения дорог. Парадокс: именно в этом месте дороги одновременно и сходятся, и расходятся.
Александр Борисович Гольдман вернулся домой в семь утра. Он был доволен банкетом в «Дольче Вита»: и себя показал, и с людьми нужными поговорил, и этот Кудрявцев, простак, согласился работать у него в «инкассации». «Когда форель заглатывает приманку, ее нужно некоторое время поводить, потихоньку выбирая леску», — с такой мыслью он вошел в квартиру.
Мало что могло его удивить, но тут брови Аль-Борисыча непроизвольно поднялись. Он застал Лену за странным занятием: в своей повседневной простой одежде — джинсы, майка, кожаная короткая курточка, — насвистывая себе под нос какой-то бодренький мотивчик, она энергично и увлеченно сортировала подаренные ей когда-то вещи.
—Привет, Аль! Ты не против, если вот эти тряпки, — она указала на значительно меньшую кучку, — ты мне как бы действительно подарил?
—Очередная блажь? Все твое — твое, но ты б меня хоть просветила, в чем дело?..
Сперва все происходящее казалось Арине праздничным аттракционом, каруселью — так удивительно подействовал на нее «выход в свет», знакомство с замечательными людьми: папой Лены Александром Борисовичем, его другом Михаилом, ну и, конечно, — с Колей! В вечер знакомства они всего лишь обменялись несколькими фразами, но уже последующие дни доказали, что это был не просто ритуальный обмен любезностями. Конечно, Дима Разумец явно обиделся, но — ха! — всякое недовольство слетело с его лица, когда в спорткомплекс «Олимпик» сперва зашел Александр Борисович и пригласил Арину («Вы можете и Диму с собой взять», ах, какой щелчок менеджеру! как это он сказал!) присоединиться к «приятной прогулке на яхте по Финскому заливу».
—Надеюсь, вам не будет скучно, соберутся все ваши друзья. И Леночка, и мой Михаил, он без ума от вас, между прочим, и герой вчерашних боев, естественно.
Кажется, вы к нему не равнодушны? Бедный Миша, его сердце будет разбито, если мои подозрения соответствуют действительности...
Когда Гольдман отошел, Разумец побагровел. Цвет его лица стало невозможно отличить от цвета знаменитого пиджака менеджера «Золотой Рыбки».
—Кем это ты увлечена и к кому не равнодушна? — с не слишком убедительной угрозой в голосе спросил он Арину. Видимо, его несколько выбило из колеи дружеское обращение Александра Борисовича.
«Да стоит мне захотеть, этот Дима как пузыре лопнет, для меня он — пшик, не больше», — кажется, как-то так говорила Лена? Воспоминание придало Арине храбрости. «Ну, милый, раньше я только от тебя зависела, — с неожиданной для самой себя мстительностью подумала она, — а теперь дай только силу набрать, я отыграюсь! Но сейчас еще рано...»