На заднем дворе я переложила Фелку в коляску. Бедняжка даже не скулила. Я положила рядом с ней телефонный справочник и накинула сверху покрывало. По дороге на Липовую улицу, чтобы не наткнуться на патруль, я старалась держаться боковых улиц. Когда до места оставалось совсем чуть-чуть, я пошла быстрее, и коляска с грохотом запрыгала по брусчатке.
– И кто это у нас тут?
Неожиданно появившийся из переулка эсэсовец напугал меня до полусмерти. Я увидела у него за спиной девушку из моей гимназии, но она быстро отошла в тень. У меня так ослабли колени, что я чуть не упала.
– Просто иду домой, – сказала я по-немецки.
Слава богу, я знала немецкий, ведь по-польски говорить было запрещено.
– Так ты немка? – Эсэсовец приподнял своей полицейской дубинкой покрывало.
– Нет, полячка.
Офицер проигнорировал мой ответ и шагнул ближе к коляске.
– А это что? Дохлая собака?
У меня так громко колотилось сердце и шумело в ушах, что я его почти не слышала.
– Нет, больная. Надеюсь, это не заразно.
Эсэсовец быстро убрал дубинку.
– Не стой тут, отвези больное животное домой, – велел он и снова исчез в переулке.
Это была трудная дорога – к офису на Липовой я пришла вся взмокшая от пота. Фелку я оставила в коляске под одеялом, а сама поднялась на крыльцо. Ноги у меня дрожали, как мамино желе на рыбном бульоне. Я стала самой настоящей подпольщицей! Мне всего шестнадцать, но я враг нацистов. Осознав это, я почувствовала такой прилив сил! Расправила плечи, нажала звонок и постаралась вспомнить кодовое имя девушки, которая должна была забрать у меня посылку.
Виола.
– Кто там? – спросили из-за двери.
– Это Ивона.
Я оглянулась. По улице ехали машины и запряженные лошадьми телеги, шли по своим делам люди.
Ну скорее, Виола, стою тут у всех на виду, да еще с этим справочником!
Дверь открылась, я быстро вошла и закрыла ее за собой.
Девушкой с подпольным именем Виола оказалась Янина Грабовски, мы вместе были в скаутах. Она стояла, растопырив пальцы на обеих руках – красный лак на ногтях явно не высох.
– Извини, что сразу не открыла, – сказала Янина.
Я протянула ей телефонный справочник:
– Виола, это для Конрада Жеготы.
Крашенная в рыжий цвет, крепкая, как фермерша, Янина была неплохой девчонкой, но свою жизнь я бы ей не доверила. Она не заработала ни одного серьезного скаутского значка, например, за оказание первой помощи или по ориентированию, и все понимали, что значок за творчество она получила, потому что умела хорошо делать макияж.
Янина зажала справочник между ладонями.
– Спасибо, Ивона.
Явку организовали в многоквартирном доме. Высокие окна с видом на улицу прикрывали прозрачные белые занавески. Из мебели в комнате обнаружились только покрытый слоем пыли металлический стол и два легких стула. На столе стояла допотопная пишущая машинка, лежали прошлогодние модные журналы, а еще кто-то принес и поставил сюда же банку с золотой рыбкой. Она зависла на месте, шевелила плавниками и смотрела на меня с открытым, как будто от удивления, ртом. Казалось, даже она понимает, что офис не настоящий.
Янина небрежно бросила справочник на стол. На ее лице появилась ерническая улыбка, и она вдруг громко рассмеялась.
– Кася, то есть Ивона, надеюсь, ты не ждешь, что я буду делать морду лопатой? Это все так смешно.
Петрик выбрал для нее имя Виола. Виола – значит фиалка. Янине, высокой девице с запястьями толстыми, как ножки стола, такое имя совсем не подходило.
– Говори тише. Вдруг за нами следят?
Лампа под потолком казалась слишком яркой.
«Это специально, чтобы нас каждый нацист с улицы мог увидеть?» – возмущенно подумала я.
– Единственный нацист подошел к этому дому, увязавшись за Анной Садовски. Та переносила в лифчике гранаты. Всю дорогу с ней заигрывал. У некоторых девочек бывают веселые задания. – Янина шагнула ко мне и предложила: – Сыграем в картишки?
Картишки?!
– Там в справочнике деньги. Может, спрячешь куда-нибудь? Или хочешь, чтобы нас расстреляли?
– Да ладно тебе, оставайся. Я сделаю тебе прическу.
– Я должна вернуться домой до темноты.
Янина сцепила пальцы на груди:
– Начес?
Она работала на неполную ставку в лучшей люблинской парикмахерской.
– Петрик сказал, чтобы я сразу уходила.
– А у вас с ним шуры-муры?