— Это верно! И вы решили меня спасти?
— Без сомнения! Теперь ведь мы братья, ваше сиятельство. Я прошу хлеба, вы просите жизни. Мы оба — нищие.
— Но известно ли вам, что за мою голову назначена награда?
— Известно.
— Каким образом вы это узнали?
— Потому, что я прочел объявление.
— Вы, значит, умеете читать?
— Да, и писать также. С какой стати мне быть скотиной?
— Ну, если вы умеете читать и прочли объявление, то вам должно быть известно, что человек, который выдаст меня, получит в награду шестьдесят тысяч франков.
— Да, знаю, и вдобавок еще золотом, а не ассигнациями.
— Ведь шестьдесят тысяч франков, это — целое состояние. Значит, вы могли бы разбогатеть.
— Ну, так что же? Я об этом подумал. Увидев вас, я сказал сам себе: как подумаешь, — человек, выдавший этого старика, получит шестьдесят тысяч франков! Поторопимся укрыть его.
Маркиз пошел вслед за нищим. Они вошли в чащу, в которой была скрыта его берлога. Это было не что иное, как отверстие под старым дубом; оно было вырыто под корнями дерева и прикрыто сучьями. Оно было низко, темно, незаметно для глаза. В нем было место для двоих.
— Я предвидел, что мне, быть может, придется принимать у себя гостя, — заметил нищий.
Такого рода подземные жилища встречаются в Бретани чаще, чем многие думают, равно как и ниши, проделанные в толстых стенах. Вместо всякой меблировки в них бывает лишь связка соломы или промытых и высушенных морских водорослей, кусок дерюги вместо одеяла, несколько горшков, сальный огарок, огниво и связка лучин.
Они нагнулись, немного проползли и очутились в подземелье, разделенном толстыми корнями как бы на несколько отделений; здесь они уселись на мешке, набитом сухими водорослями и заменявшем постель. Сквозь образуемое двумя корнями отверстие, служившее в одно и то же время и дверью, и окном, проникало немного света. Правда, уже наступила ночь, но глаза привыкают даже к самому слабому освещению. В одном углу стояла кружка воды и лежали маисовая лепешка и горсть-другая каштанов.
— Ну что же, поужинаем? — пригласил нищий своего гостя. Они по-братски разделили каштаны, маркиз достал свой сухарь, и они поочередно откусывали от него и пили воду из кувшина. Постепенно завязался разговор. Маркиз стал расспрашивать своего нового знакомого.
— Значит, что бы ни случилось — вам совершенно все равно?
— Да, более или менее. Ваше дело другое, вы — господа. Это дело господское.
— Но наконец — то, что творится кругом…
— Не нашего это ума дело, — перебил его нищий, — это творится наверху, над нашими головами. Еще выше творится и многое другое: солнце восходит, луна прибывает и убывает. Вот это меня действительно интересует.
Он глотнул из кувшина и сказал:
— Какая славная, свежая вода!
Затем он прибавил:
— Как вы находите эту воду, ваше сиятельство?
— А как ваше имя? — спросил, в свою очередь, маркиз, не отвечая на его вопрос…
— Мое имя — Тельмарк, а мое прозвище — Попрошайка или Нищий. Меня прозвали также «Стариком». Да, вот уже сорок лет, как меня зовут «Стариком», — прибавил он.
— Сорок лет! Да в то время вы были молоды!
— Я никогда не был молод. Вот вы, господин маркиз, всегда останетесь молодым. У вас такие же прыткие ноги, как у двадцатилетнего юноши; вы без труда взбираетесь на высокую дюну. Мои же ноги совершенно отказываются служить мне; пройдя с четверть мили, я уже чувствую усталость. Мы, однако, приблизительно одних лет с вами. Но богатые люди имеют за собою то преимущество, что они едят каждый день. А хорошая еда сохраняет человека.
Помолчав немного, нищий продолжал:
— Вот что ужасно, что есть богатые и бедные. Это-то и вызывает катастрофы. Мне, по крайней мере, так кажется. Бедные желают быть богатыми, богатые не желают становиться бедными. Вот в этом-то и вся суть. Я, впрочем, в это дело не вмешиваюсь; события идут своим чередом. Я не стою ни за кредитора ни за должника. Я знаю, что если существует долг, то нужно заплатить по этому долгу. Вот и все. Я предпочел бы, чтобы они не убивали короля, хотя я и сам не мог бы толком сказать, почему бы я этого желал. На это мне отвечают: «А как же в прежние времена вздергивали людей на деревьях ни за что ни про что?» Вот видите ли, я собственными глазами видел, как за несчастный выстрел из ружья, сделанный по королевской лани, повесили человека, у которого была жена и семь человек детей. Нечего и говорить — неправы и те и другие.
Он опять помолчал и затем продолжал: