— К черту твое мнение!
— И еще прости меня за то, что у меня есть чувства.
— Не у тебя одной есть чувства, глупая сучка.
— Что-о?
— Когда я сказал тебе летом, что Вивиан вернула мне вкус к жизни, все, что я услышал, это парочку едких реплик.
Викки вскочила со скамейки кокпита и с шумом распахнула крышку люка. Свет из люка хлынул им на лица. Отец быстро поднял руку, чтобы заслониться.
— Убери этот чертов свет! Ты слепишь меня.
Викки повернулась к нему, сдерживая ярость.
— А чего ты ждешь от меня? Одобрения?
— Мне не нужно твое чертово одобрение. Я просто старался, чтобы ты поняла. Закрой этот дурацкий люк.
— Поняла что?
— Как это случилось — почемуэто случилось.
— Ты предал мою мать. А теперь ты еще бросил ее на произвол судьбы.
— Пора бы тебе уже вырасти, ваше высочество. В этих делах бывает по-разному. Она ушла от меня. Я не бросал ее. Ты не можешь винить в этом меня одного.
— Может, и нет, — допустила Викки. — Она оставила тебя. Но чтоона оставила? Хьюго умер. Она нуждалась в твоей помощи. А ты трахал Вивиан.
— Я не убивал Хьюго, — закричал он, рука его взлетела, словно защищаясь от памяти.
— Никто не говорит, что ты убивал, хотя некоторые…
— Мы плавали и в худшую погоду, твоя мать и я.
— До того,как ты начал трахать Вивиан.
Когда Викки это сказала, она услышала вдруг более спокойный голос, говоривший, что зашла слишком далеко. Викки начала извиняться, но отец опять разозлился:
— Я предупреждаю тебя, ваше высочество.
И тут понеслось — как обычно говорил Хьюго.
— Перестань так меня называть!
— Как?
— Я ненавижу это прозвище. Ты не можешь звать меня просто Викки?
— Что?
— Ты не можешь хотя бы раз назвать меня своей дочкой?
— О чем ты говоришь? Это же твое прозвище.
— Это твоепрозвище.
— Это было твоим прозвищем с тех пор, как ты была крошкой.
— Оно пропитано ненавистью.
— Ты сошла с ума.
— Я не сошла с ума. Не знаю почему, но ты ненавидишь меня, папа. Я наконец начинаю понимать, что ты ненавидишь меня.
— Дьявольская чепуха.
— Ты обращаешься со мной так, словно обвиняешь меня в чем-то. Словно я что-то тебе сделала. Ты не доверяешь мне. Ты…
— Не начинай все сначала.
— Папа, если есть в Гонконге еще человек, который может, кроме тебя, управляться с делами Макфаркаров, так это я.
— Ты тридцатидвухлетняя женщина.
— Мне кажется, я такая же, как и ты. Я дерзкая, как ты. Я твоя по крови в том, в чем никогда не был Хьюго. Я и впрямь твоя наследница.
— Я пока еще в полном здравии. Пока.
— Конечно. Но потом наступит моя очередь. Возьми меня с собой на встречу. Ты же брал Хьюго.
— Ты не Хьюго.
— Я лучше.
— Ну, это не тебе говорить.
— А мне и не нужно говорить. Ты это сам сказал.
— Черт побери, я…
— В ту ночь, когда он умер, ты смотрел на меня — ты помнишь, ты знаешь, что это так, — ты смотрел на меня. Тебе не нужно было говорить ни слова. Это было в твоих глазах. На одну секунду ты допустил это.
— Допустил — что?
— Скажи это громко. Вслух.
— Что?
— Скажи это.
— Я ничего не скажу.
— Скажи это! — закричала она. — Скажи!
— Сказать — что?
— Скажи, что я — достойная тебя дочь… Скажи… Пожалуйста.
Дункан Макинтош взглянул на компас и опять скорректировал курс.
— Ты чертовски высокого мнения о себе.
Викки начала плакать.
— Я совсем не высокого мнения о себе… совсем, — шептала она, изо всех сил пытаясь сдержать слезы. — Я ничего особенного собой не представляю. У меня нет друзей, кроме Фионы. У меня нет мужчины. Я не могу делать ничего особенно хорошо. Я не могу управлять яхтой так, как мама, или говорить по-китайски, как Питер. Я никогда не смогла бы вырастить таких девочек, как Фиона и Хьюго, и я знаю, что не так умна в переговорах, как Вивиан. Но я могу вести дела Макфаркаров, и ты это знаешь… Пожалуйста, скажи, что я — твоя достойная дочь.
Дункан смотрел в сторону.
— Закрой этот люк. Я ни черта не вижу.
Викки бросилась вниз по трапу.
Бэк До Пин, сохраняя предусмотрительную дистанцию в камбузе, указал ей на кружку с чаем на плите, проскользнул мимо нее и быстро ретировался в кокпит с другой кружкой для ее отца. Она услышала, как захлопнулась крышка люка, и шум ветра и волн затих, слышался только шорох воды под яхтой.