Две недели прошли, а из дому не было никаких вестей. Тотчас по возвращении Холден, раздираемый беспокойством, вынужден был на целых два часа застрять на обеде в клубе, где до него как сквозь сон доносились чьи-то голоса: ему наперебой объясняли, что работал он из рук вон плохо и что все его сослуживцы теперь просто души в нем не чают. Потом, уже ночью, он мчался верхом через город, и сердце его готово было выскочить. На стук в ворота никто не отозвался; Холден повернул было лошадь, чтобы та ударом копыт сбила ворота с петель, но тут как раз появился Пир Хан с фонарем и придержал стремя, пока Холден спешивался.
-- Что слышно? -- спросил Холден.
-- Не мне сообщать такие новости, покровитель убогих, но...-- и старик протянул трясущуюся руку ладонью вверх, как человек, принесший добрую весть и по праву ждущий награды.
Холден бегом пересек двор. Наверху светилось окно. Лошадь, привязанная у ворот, заржала, и как бы в ответ из дома донесся тонкий, жалобный звук, от которого у Холдена вся кровь бросилась в голову. Это был новый голос; но он еще не означал, что Амира жива.
-- Кто дома? -- крикнул он, стоя на нижней ступеньке узкой каменной лестницы.
В ответ раздался радостный возглас Амиры, а потом послышался голос ее матери, дрожащий от старости и гордости:
-- Здесь мы, две женщины -- и мужчина, твой сын.
Шагнув через порог, Холден наступил на обнаженный кинжал, который был положен там, чтобы отвратить несчастье, -- и клинок переломился под его нетерпеливым каблуком.
-- Аллах велик!--почти пропела Амира из полумрака комнаты. -- Ты принял его беды на свою голову.
-- Прекрасно, но как ты, жизнь моей жизни? Женщина, ответь, как твоя дочь?
-- Ребенок родился, и в своей радости она забыла о муках. Ей скоро будет лучше; но говори тихо.
-- Ты здесь -- и скоро мне будет совсем хорошо, -- проговорила Амира. -- Мой повелитель, ты так долго не приезжал! Какие подарки ты привез мне? Нет, сегодня я припасла для тебя подарок. Посмотри, моя жизнь, посмотри! Ты никогда не видел такого младенца. Ах, у меня нет даже сил высвободить руку...
-- Лежи спокойно и не разговаривай. Я с тобой, бечари.
-- Ты хорошо говоришь: нас связала крепкая веревка, которую уже не разорвать. Тебе довольно света? Посмотри: на его коже нет ни пятнышка! Никогда еще не было на свете такого мальчика. Слава Аллаху! Из него вырастет ученый человек, пандит, -- нет, королевский солдат. А ты, моя жизнь, ты любишь меня так же, как раньше? Ведь я теперь такая худая и слабая. Ответь мне правду.
-- Да. Я люблю тебя так же, как любил всегда, -- всем сердцем. Лежи спокойно, мое сокровище, и отдыхай.
-- Тогда не уходи. Сядь рядом -- вот так. Мать, господину этого дома нужна подушка. Принеси ее. -- Новорожденный чуть заметно пошевелился под боком у Амиры,-- О! -- сказала она, и ее голос дрогнул от нежности.-- Этот мальчик -- богатырь от рождения. Какой он сильный! Как он толкает меня! Свет не видел ничего подобного! И он наш, наш сын -- твой и мой. Положи ему руку на голову; только будь осторожен -- ведь он так мал, а мужчины так неуклюжи.
Стараясь не дышать, одними кончиками пальцев Холден прикоснулся к покрытой пухом головке.
-- Он уже мусульманин, -- сказала Амира. -- Пока я лежала ночами без сна, я шептала ему призыв к молитве и повторяла исповедание веры. Чудо, что он родился в пятницу, как и я. Он так мал, но уже умеет хватать пальчиками. Только осторожно, жизнь моя!
Холден дотронулся до беспомощной крохотной ручки -- и Она еле ощутимо обхватила его палец. Это прикосновение пронзило его до самого сердца. До сих пор все мысли Холдена были поглощены Амирой. Теперь же он начал осознавать, что в мире появился еще кто-то -- только трудно было сразу поверить, что это его собственный сын, человек, наделенный душой. И он погрузился в раздумье, сидя подле задремавшей Амиры.
-- Уходи, сахиб,-- сказала шепотом мать.-- Нехорошо, если она увидит тебя, проснувшись. Ей нужен покой.
--Я ухожу, -- покорно согласился Холден.--Вот деньги. Позаботься о том, чтобы мой сын ни в чем не нуждался и рос здоровым.
Звон серебра разбудил Амиру.
-- Я не наемная кормилица, -- произнесла она слабым голосом. -- При чем тут деньги? Неужели из-за них я стану заботиться о нем больше или меньше? Мать, отдай эти деньги назад. Я родила сына моему повелителю.
Тут силы окончательно покинули ее, и, едва успев договорить, она погрузилась в глубокий сон. Холден, успокоенный, неслышно спустился по лестнице и вышел во двор. Его встретил, прищелкивая языком от удовольствия, старик сторож Пир Хан.
-- Теперь в этом доме есть все, что нужно,-- сказал он и без дальнейших объяснений сунул в руки Холдену старую саблю, оставшуюся еще с тех времен, когда Пир Хан служил в королевской полиции. От колодца донеслось козье блеянье.
-- Две козы,-- сказал Пир Хан,-- две самые лучшие козы. Я купил их за большие деньги; и раз не будет пира по случаю рождения, все мясо достанется мне. Хорошенько рассчитай удар, сахиб! Сабля не очень надежная. Подожди, пока козы перестанут щипать цветы и поднимут голову.
-- Зачем это ? -- спросил изумленный Холден.
-- Как зачем? Надо принести искупительную жертву, иначе новорожденный не будет защищен от злого рока и может умереть. Покровитель убогих знает, какие слова полагается говорить.
Холден и в самом деле заучил когда-то слова жертвенной молитвы, не думая, что в один прекрасный день ему придется произнести их всерьез. Сжимая в руке эфес сабли, он вдруг снова ощутил слабое пожатие пальчиков ребенка -и страх потерять этого ребенка подступил ему к сердцу.
-- Бей! -- сказал Пир Хан. -- Когда в мир приходит новая жизнь, за нее платят другой жизнью. Смотри, козы подняли голову. Бей с оттяжкой, сахиб!
Плохо понимая, что делает, Холден дважды рубанул саблей и пробормотал мусульманскую молитву, которая гласит: "Всемогущий! Ты дал мне сына; приношу тебе жизнь за жизнь, кровь за кровь, голову за голову, кость за кость, волос за волос, кожу за кожу!" Лошадь всхрапнула и дернулась на привязи, почуяв запах свежей крови, фонтаном брызнувшей на сапоги Холдена.
-- Хороший удар! -- сказал Пир Хан, обтирая клинок. -- В тебе погиб великий воин. Иди с легким сердцем, рожденный небом. Я твой слуга и слуга твоего сына. Да живет твоя милость тысячу лет... а козье мясо я могу взять себе? -- И довольный Пир Хан удалился, разбогатев на целое месячное жалованье.
Сгущались сумерки; над землей низко стлался туман. Холден вскочил в седло и пустил лошадь рысью. Его переполняла отчаянная радость, вдруг сменявшаяся приливами неясной и казалось бы беспредметной нежности. Волны этой нежности охватывали его, подступали к самому горлу, и он ниже нагибался над седлом, пришпоривая лошадь. "В жизни не испытывал ничего подобного,-думал он.-- Заеду, пожалуй, в клуб немного развеяться".