- Мау! – завопила Мыська, неожиданно обретая голос. - Маоу!
На человеческом языке это означало бы «спасите-помогите», но слов таких кошка не знала. В её кошачьем понимании, прямо сейчас, немедленно, из воздуха должны были возникнуть тёплые морщинистые руки, поднять её с этого страшного, ставшего чужим пола, прижать к мягкой груди и унести прочь – в привычный покой родного уюта, где громко тикали часы на стене, солнце услужливо нагревало подоконник, и кошачий «горшок», как называла его Михална, не смел трогаться с места.
На вопли никто не ответил. Пол прекратил крениться, застыв под невероятным для Мыськиного понимания углом. Полуприкрытая дверь в комнату оказалась наверху, а выход из квартиры – внизу. Кошка застряла ровно посередине коридора. К пыли, забившей нос, добавился новый, тревожный и пугающий запах, от которого её челюсть задёргалась, а горло свело в мучительном спазме. Спящие инстинкты пробудились резко и неожиданно – новый запах был куда страшнее стонущих стен и внезапно исчезнувшего мирка, в котором она прожила всю свою кошачью жизнь. Вытянув когти из линолеума, сопротивляясь неизвестной силе, стаскивавшей её вниз, к двери, Мыська принялась карабкаться прочь из коридора, медленно заполняющегося дымом сквозь трещину во входной двери и косой, широкий зазор между наличником и стеной. С трудом добравшись до двери в комнату, она едва не сорвалась обратно вместе с застрявшей на пути горой ненужного хлама с антресолей. Судорожно дёргая всеми лапами, она умудрилась оттолкнуться и запрыгнула в комнату. В то, что должно было быть комнатой. Ударившись о гобеленовый бок неожиданно возникшего на пути кресла, Мыська свалилась на застрявший в дверях пуфик с ободранным боком. Много лет назад ей крепко досталось от хозяйки за то, что точила об него когти. Вся мебель попадала с мест, образовав непроходимый завал у стены. Окно лишилось стёкол и рамы, а косо повисшая занавеска в крупный цветочек вяло колыхалась, не до конца загораживая что-то серое, клубящееся, жуткое, чего никогда не было, и не должно было быть за этим окном.
- Ма? – жалобно позвала Мыська, растерянно озираясь в поисках хозяйки. Только она могла спасти от непонятного ужаса, свалившегося на старенькую, уже не слишком здоровую кошку.
Откуда-то из-под груды мебели: из-под жёлтого полированного шкафа, застеклённой «горки» с безделушками, продавленного коричневого дивана – из-под всего, что перевалилось к стене, накренившейся вместе с полом, послышался тихий стон.
- Ма-а-ау! - ликующе завопила кошка и, изворачиваясь ужом, шкрябая когтями, уплощаясь до невозможности, полезла в самую гущу исковерканного, перемешанного домашнего скарба.
От всей большой, мягкой, доброй Михалны Мыське удалось обнаружить только руку – теплую, подрагивающую, покрытую пылью и кровоточащими ссадинами. Кошка толкнула её носом, подставилась головой в расслабленную ладонь, под безжизненно висящие пальцы. Под шкафом, придавившем Михалну к дивану, застонало. Пальцы дрогнули, едва заметно коснувшись шерсти между Мыськиными ушами.
Тревожный запах дыма пробрался в комнату и становился всё сильнее, настойчиво толкая кошку к бегству. Она попятилась, выдираясь из узкой щели, в которую только что пролезла с огромным трудом. Инстинкт гнал её прочь из квартиры, заставляя сердце биться так быстро, что не хватало дыхания. Выбравшись из завала, она вскарабкалась на подоконник и застыла, скованная ужасом.
Люлька АКП-50, коленчатого автоподъёмника, почти вплотную прижималась к покорёженным перилам уцелевшей на уровне пятого этажа балконной плиты. Длинная, похожая на ногу гигантского насекомого, механическая лапа МЧСовской машины тянулась от дома напротив, заламываясь в «суставах». Ждать АкП-50 пришлось долго, но лестничным подъёмникам к завалам было не подобраться. Над рухнувшей секцией дома странным образом устояли две квартиры – на четвёртом и пятом этажах. Они косо нависали пьяной буквой «г» над кучей раскрошившихся плит, разноцветными прямоугольниками обоев на стене трёхэтажного обрыва, над зигзагами водяных струй, которыми пожарные, с риском для жизни, пытались залить огонь. Шипя и испуская облака пара, хищные оранжевые языки выползали тут и там из руин того, что совсем недавно было крайней секцией обычной пятиэтажки, каких миллион. Газ уже перекрыли, но огонь притаился где-то в глубине развалин, пожирая мебель, тряпки и всё, что ещё могло гореть под слоем раскрошившегося бетона и пыли.