Юрий Коротков. Олег Вихлянцев
Девятая рота. Дембельский альбом
Часть первая
МАТЬ МОЯ МАЧЕХА
1
Сначала откуда-то из глубин сознания донесся мерный стук вагонных пар. Открыв глаза, Олег увидел отражение бледно-желтого солнца в зеркале купе. Наше родное северное солнце! Он почти дома. С этим чувством завершения армейской жизни Олег Лютаев по прозвищу Лютый проснулся в то майское утро, когда пассажирский поезд «Ташкент-Красноярск», кряхтя и покачиваясь на поворотах, приближался к его родному городу. Этот путь из пункта А в пункт К занял у Олега два долгих года… Вернее не занял; а отнял.
А поезд все долбил и долбил по мозгам перестуком колес: чем лучше нам вечером, тем хуже нам утром, чем лучше нам вечером, тем хуже нам утром, чем лучше нам вечером, тем хуже нам утром…
Что там было вчера? Кажется, опять пили. А где водка, там и драка. С попутчиком Лютаеву не повезло, — мент попался, к тому же недоделанный — гаишник. Олег с детства терпеть не мог милиционеров и воспитателей. На ночь глядя, когда он уже забрался на свою верхнюю полку, пытаясь изо всех сил заснуть, сосед — толстяк в промокшей от пота майке напился до поросячьего визга и начал приставать к девчонке, которую затащил в купе из коридора. Та скулила, как обиженный щенок, пыталась боднуть мужика белесой головой в покрасневшее от похоти лицо. Но мент был здоровый, как боров, и легко подмял ее под себя.
У Лютаева и в мыслях не было вмешиваться — не его это дело. Он накрылся с головой одеялом и не видел, как раззадоренный сопротивлением попутчик сдернул с девахи кофточку, запустил руки под юбку…
— Давай, афганец, присоединяйся! — кричал он, похрюкивая от удовольствия. — Распечатаем ее на двоих! Она же хочет! Хочет, сучка, я вижу!
— Помогите! — верещала девчонка, пытаясь выбраться из-под стокилограммовой туши. — Милиция!
— А тут уже милиция! Гы-гы-гы! — хохотнул красномордый. — Я и есть милиция! Давай, давай, милая! Раздвинь ножки!..
Нет, этот урод до утра не успокоится. Лютаев спрыгнул с верхней с полки, схватил со стола бутылку и со знанием дела шарахнул ею попутчика по затылку, где надо. Во все стороны брызнули осколки, в купе остро запахло водкой. Мужик обмяк, съехал на пол, в проход между полками. Увидев злое лицо Лютаева, девчонка пискнула, сжалась, словно хотела стать меньше, закрылась проспиртованной подушкой.
Олег схватил ее за волосы и вышвырнул в коридор — в чем мать родила. Следом выбросил ее одежду, сумку, а напоследок зачем-то изо всех сил запустил ей в голову проспиртованной подушкой. Девчонка, перепуганная до смерти, принялась дрожащими руками натягивать на голое тело юбку… Упругие груди с острыми сосками подрагивали вслед за каждым ее движением. Олег с грохотом задвинул дверь у нее перед носом, стряхнул с ладоней несколько длинных золотистых волосков…
И машинально взглянул в зеркало. Он уже забыл, когда последний раз видел свое отражение. Опершись руками на стенку, он с удивлением разглядывал статного, загорелого парня в полосатой тельняшке. Неужели это он, тот самый Олег Лютаев, который перед армией весил шестьдесят пять килограммов при росте метр восемьдесят.
Куда подевался тот дохляк и заморыш, одному богу известно. Кому война, а кому мать родна — кажется, это про него сказано.
Сосед уже очухался и сидел на полу, ощупывая пальцами окровавленную плешь. Потом поднял на Олега мутные глаза.
— Ты чего, обалдел, сержант? Она же только с виду целка! — заревел было он и поперхнулся, увидев выражение лица афганца.
— Выйдешь в коридор — убью, — честно признался Олег.
Сосед, хоть и был отчаянно пьян, поверил ему на все сто. Поверил, потому, что взгляд у Лютого тяжелый, свинцовый, давящий, как туго затянутая марлевая повязка. И он подействовал лучше, убедительнее любых слов…
— Ладно, придурок, проехали, — сдался гаишник, — завтра договорим…
Встать без посторонней помощи он был не в состоянии. Ему не оставалось ничего иного, как протянуть руку обидчику. Олег сделал вид, что не видит измазанной в крови ладони. Гаишник чертыхнулся, с трудом перебрался с коврика на свое нижнее место, нашел полотенце и пьяными руками принялся вытирать кровь на руках и голове.
— Слышь, а ты после Афганистана не контуженный? — спросил он, со стоном заваливаясь на полку.
— Контуженный, — согласился Лютый…
Военные действия закончились, а мира в душе не было и нет. Бродит вирус войны по организму — ничем его не вывести, нет таких лекарств, не придумали еще. Афганское прошлое, словно падальщик, вцепилось в память когтями, острым клювом выдирает из нее черные куски… Потому и сон не идет, и водка тоску не лечит.