В кабинете за письменным столом сидел Кворцов с бледным, усталым лицом.
— Садитесь, товарищи, — сказал он, когда Щеткин и Друй вошли.
— У нас новости, — поглядывая на Щеткина, говорил Кворцов.
— Ну-ка, наших жмут?
— Нет, не жмут, — отвечал член ревкома, теребя поседевшие усы и бороду. А молодцы вы, право слово. Ха-ха-ха! Мне звонили сейчас из комитетов меньшевики и эсеры. Очень возмущаются варварством. Ваших рук дело?
— Наших, товарищ Кворцов.
— Молодцы. А меньшевики кричат, что мы распинаем демократию, и пугают нас демократами-юнкерами. Ха-ха-ха!
— А вы им что?
— А я послал их к чертям свинячьим.
— Хе-хе-хе… Ловко, — смеялся Щеткин, потирая шершавой рукой свой щетинистый подбородок.
— По заслугам. С меньшевиками и эсерами мы порвали. Но… вот что, друзья. Нам нужно вызвать охрану. Мы перехватили телефонный разговор. Юнкера хотят учинить налет на ревком.
— Охрану уже вызвали.
— Молодцы. Много?
— Пришло двадцать пять человек.
— Мало. Очень мало. Нужно вызвать еще.
— Требовали больше, да все в разборе. Нет людей. Разве у Стрельцова из отряда взять?
— Нет, нельзя. Их отряд единственный на целый район. И в самом опасном месте.
— Можно из полка потребовать.
— Вот именно. Мы требовали уже. Но совет солдатских депутатов хотя и соглашательский, но не соглашается.
— Надо самим солдатам сказать. Они придут.
— Вот за этим я и вызвал нас, друзья. Ты, Щеткин, иди в полк и приведи к ревкому солдат во что бы то ни стало.
— А я? — спросил матрос.
— На тебя вот какое поручение возлагает комитет. Поезжай в казачий полк в пригородное. Приложи все усилия к тому, чтобы казаки не шли на нас.
— А разве идут?
— Мы перехватили кое-что. Командование полка сговаривается с Перепелкиным и тем временем продвигает полк к Москве на подавление революции. Мы тебе бумажку дадим. Ты поедешь не один. С тобой выедет уполномоченный комитета.
— Когда ехать?
— Сейчас. Тут мы арестовали случайно приехавший полковой комитет этого казачьего полка. Будто бы секретарь — большевик. Председатель — определенный монархист — казачий есаул. Некоторых мы оставим заложниками. С остальными вы поедете договариваться с полком.
— А комитет согласен с нами?
— Как будто бы дает согласие. Но выбора нет. Нужно ехать. А ты, Щеткин, ступай в полк, там есть наши. Увидишь большевика Верославского. С ним посоветуйся. Сейчас дадим бумажку.
— Товарищи, нужно выделить несколько рот в распоряжение ревкома, — говорил Щеткин. — Это же предательство.
Перед ним стояло трое военных из полкового комитета. Разговор происходил во дворе казарм. Был пасмурный вечер, моросил пронизывающий осенний дождь.
— Ваш мандат недостаточен для нас, — отвечал один из членов полкового комитета, высокий и худой. — Для нас приказ ревкома не обязателен.
— Товарищи. Разве вы с юнкерами вместе? Тогда так и говорите. Это же предательство.
— Нет, мы не с юнкерами. Но и не с вами.
— К чему разговоры, — резко заявил другой член комитета. — Ваша бумажка для нас ничего не значит. Мы насильникам не подчиняемся. Достаньте приказ от совета солдатских депутатов, тогда выделим хотя бы целый полк. Только не выйдет у вас. Не захотели с нами договариваться — действуйте, как знаете. Захватчики! Пошли, товарищи, на заседание.
Щеткин, оставшись одни, стоял посередине большого двора казарм, злой и раздраженный. Он не знал, что делать.
Неизвестно откуда вдруг перед ним выросло трое солдат.
— Не вышло? — участливо спросил один.
— Не соглашаются, — ответил Щеткин.
— Ничего, наверно, выйдет. Сейчас звонили из ревкома. Нужно без комитета.
— Давайте скажем солдатам.
— Уже сказали. Пойдем в казармы.
На ходу один из солдат говорил Щеткину:
— Вон какая погода. Собаку на двор не выгонишь. Ну, которые солдаты уже и спать полегли.
Прошли по помещениям рот. Солдаты вяло одевались. Кучками шли во двор, снова возвращались в казармы, мокрые от дождя и хмурые. Слышались недовольные возгласы.
— Черти, покоя не дают.
— Там такое — грязище, дождь. Куда итти, на ночь глядя?
— Нашли тоже время!
Щеткин видел, как вяло, неуверенно и нерешительно собирались солдаты, и волновался. Несколько раз принимался говорить. Но его не слушали и только искоса поглядывали да ругались.
— Идите к божьей матери. Если хочешь, так валяй, плавай по грязи. А мы не пойдем.
Он вышел во двор. Солдаты медленно строились, громко ругались между собой, поминая при этом самых отдаленных родственников и всех святых. Вот уже, казалось, наконец построились. Оставалось двигаться. Но команда не подавалась. Строй снова рассыпался. Солдаты частью разбрелись по двору, частью возвращались в казармы.