На стенах вагонов краснели флаги и лозунги:
«Долой войну», «Да здравствуют советы».
А в головах у всех солдат одна огненная, зовущая вперед мысль:
«Домой!»
Домой, в свои Ивановки, Долгие Грачи, Разореновки, Пятихатки, Звенигороды, Генически, Барнаулы. Домой, от этих раскаленных камней, песков, орошенных кровью, заполненных солдатскими телами. Домой, в равнины, где рожь, синие просторы неба, родная речь, песни, любовь, привычная работа.
Едут солдаты. Лица у всех деловые. Они поют:
За ними катятся эшелоны казаков, чубастых, в красных лампасах. Поют и они.
От иных вагонов струятся в воздух песни революции:
По городу шли тревожные слухи.
— Турки идут.
— Большевики продались туркам, увозят солдат.
— Всех армян вырежут турки.
— Скоро будут в городе.
— Нужно бежать.
— Мусульман уничтожить. Отомстить.
Развернули усиленную работу дашнаки.
— Оружие нужно для нас. А русские увозят.
— Везде власть наша армянская, а здесь русские.
— Мы признаем Закавказский сейм, а не власть комиссаров-насильников.
— Прогоним русских! Долой угнетателей!
— Все в отряды друзей родины!
— Готовьтесь, русские будут свергнуты.
— Карс и Ардаган берут турки. Не дадим.
— Объединяйтесь вокруг самоуправления.
— Долой советы, органы угнетения.
— Да здравствует Великая Армения от моря до моря!
— Наш вождь Арутюнов сидит в тюрьме. Освободим его.
Пасмурным ветреным утром в партком приехали члены дивизионного комитета Нефедов и Хлебалов. В кабинете Драгина находились Тегран, Васяткин и Абрам.
— Здорово, Нефедов. Какие вести?
— Плохие, товарищ Драгин. Дивизия снялась с фронта в полном составе.
— Почему так быстро?
— Дальше ждать нельзя.
— Что, турки?
— Нет, турецкие части следуют за нами по пятам, занимают оставленные нами места, но не опережают нас. Они, правда, дерутся с армянами, но нас не трогают.
— А в чем же дело?
— Солдаты не хотят больше ждать. Советское правительство объявило мир. Мы говорили солдатам, что во имя революции, они должны подождать. Но теперь ждать немыслимо.
— Почему?
— Вы же слышали о шамхорских событиях? Мусульмане, проживающие возле железной дороги, убили около двух тысяч солдат, едущих в Россию, отобрали тридцать пушек, сотни пулеметов и около пятнадцати тысяч ружей с патронами. Уже теперь нам придется пробиваться в Россию с боем. Поэтому дивизия снялась в полном составе. Солдаты боятся, что их совсем не пропустят.
— Да, плохо. Дашнаки и кадеты в городе порвали с нами Они организуют национальную дружину. Разжигают к русским ненависть.
Все задумались.
— А как рабочие? — спросил Нефедов.
— Рабочие в основном на нашей стороне. Но их немного. Армянское крестьянство в своем большинстве нас не понимает и, главное, боится турок. Поэтому они идут за дашнаками.
— А можно ли использовать вашу дивизию для вооруженной советизации Закавказья?
— Можно. Солдаты сами об этом говорят. Но партийные комитеты не соглашаются. Я сколько раз предлагал.
— Правильно делают, что не соглашаются, — заявил Драгин. — Это повело бы к еще большему обострению ненависти к русским, к росту национализма, и в конце концов неизбежному разгрому революции. Нет, этот путь не годится.
— Вчера эвакуировался последний батальон из города, — сказал Абрам.
— Да… Организация наша уменьшилась на три четверти.
— На ближайшие месяцы дело революции здесь проиграно.
— Отступит дивизия, и мы вынуждены будем уйти в подполье.
— Но мало сил… И неблагоприятная почва.
— Если бы не наступали турки, тогда можно было бы работать в подполье.
— Что же делать?
— Вам, товарищи, не знающим армянского языка, лучше всего уехать в Баку или в Россию, — сказала Тегран.