Среди мужчин, одетых в солдатские костюмы, сидели две женщины. Одну Гончаренко знал хорошо. Это была сиделка Маня, до последних дней выказывавшая ему исключительную заботливость и внимание. Завидев Гончаренко, она весело засмеялась и подбежала к нему.
— Вот и хорошо, Вася, что вы пришли, — давно бы надо.
Стоявший возле Дума сказал:
— Это она, Марусечка, просила, чтобы я привел тебя… Эх, цыпка!
Маруся раскраснелась. А Гончаренко, несколько смущенный, оглянулся вокруг.
Из-за стола поднялась другая женщина, пухлая, с красным лицом; улыбаясь, она подошла к ним.
— Вот и другие гости. А мы-то умаялись, дожидаючи вас. Садитесь чай пить.
— Не хотим чаю, кума, — снисходительно сказал Дума, звонко похлопывая ее по жирному бедру. — Освобождай стол да в картишки поиграем. С тем и пришли.
— Все в картишки да в картишки. Проиграешься опять, Думыч.
— А тебе что?
— Хоть бы подарочек какой сделал.
— Подарочек. Мало те подарков. Ах ты, жаднюга.
Женщина, скрестив на полной груди свои руки, с гневным лицом хотела что-то возразить ему, но Дума помешал:
— Ишь ты! Закобенилась. Небось, кума, не забыл я тебя. Вот тебе сто рублей, чтобы выпивка была, и колечко от меня в подарочек, коему цены нет.
С этими словами Дума полез рукой за пазуху своей франтовской гимнастерки, извлек оттуда завернутые в тряпицу два массивных золотых кольца, украшенных большими драгоценными камнями, золотые часы с большой цепью. Выбрал одно кольцо, что было покрупнее, и бросил его ей. Женщина на лету схватила кольцо, тут же надев его на мизинец. А Дума из карманов шаровар вынул большую пачку керенок, в которой почти исключительно были сороковки и только одна-две двадцатки. Взял три сороковки и передал женщине.
— На, Василиса, достань спирту.
Компания ожила. Женщина куда-то скрылась. В соседнем чулане послышался стук и звон стекла. Потом женщина вернулась в комнату с двумя четвертями, наполненными светлой жидкостью.
— Двери закрыла? — озабоченно спросил Дума.
— Закрыла, куманек.
— Ну, садись, братцы. Перед картишками пропустим по одной.
Самовар убрали, а на его место поставили на стол обе четверти.
Забулькало вино, наливаясь в стаканы. Когда стаканы наполнились и руки присутствующих потянулись к ним, Дума, стукнув по столу кулаком, заявил:
— Стой, братишки. Спиртягу купил я? Так. Если я обыграю вас, угощение за мой счет. Но если кто другой выиграет, за его счет. А мне, стало быть, заплатит сотню. Согласны?
— Согласны… Не тяни, — хором ответили мужчины.
— Ну, за наше здоровье и за успехи. Ха-ха-ха, — сказал Дума, подняв стакан.
Все чокнулись и выпили, не исключая женщин. Гончаренко с удивлением посмотрел на Марусю, которая, не поморщившись, залпом осушила чайный стакан крепкой, как спирт, кишмишовой водки. — Сам же он только пригубил стакан. Заметив, что Гончаренко не выпил своей порции, Дума запротестовал.
— Пей, друг. Так не годится. Что ты, баба, что ли? Вон барышни наши и те вылакали.
Как Гончаренко ни отказывался, его все-таки принудили выпить остаток. С отвращением Гончаренко проглотил огненную жадность. Он не любил пить вообще. К тому же, когда пил, то закусывал. Но присутствующие, даже женщины, пили водку, как воду, и не думали закусывать.
— Ну, будет пока, — заявил Дума тоном хозяина. — Начнем игру.
Стол быстро освободили от стаканов и бутылей. Василиса достала из-под перин кровати три истрепанных колоды карт. Все уселись вокруг стола. Каждый достал деньги. И у всех, за исключением женщин и Гончаренко, их оказалось по толстой кипе. Мужчины закурили папиросы.
Гончаренко посмотрел на Марусю. Она уселась рядом с ним. Лицо ее, раскрасневшееся, с сияющими синими глазами, светилось какой то странной удалью и мальчишеским задором.
— Вместе будем играть, Васенька, — говорила она, прижимаясь своей горячей ногой к его ноге. Гончаренко вспыхнул. Он давно не знал женской ласки и тела. Кровь застучала ударами.
— Эх, сколько денег у всех, а у меня нет.
— Деньги — все, — прошептала ему на ухо Маруся. — Ты непременно выиграешь, Васенька.
И Гончаренко вдруг захотелось обыграть всех, чтобы иметь много денег.
Между тем Дума, стасовав карты, обвел всех опьяневшими глазами, круглыми, остановившимися, как у мертвой щуки, и сказал:
— Кому же банковать? — Снова обвел всех присутствующих взглядом и добавил. — Пусть новичок Гончаренко банкует. На, возьми карты.
Гончаренко положил на стол свою единственную, занятую у Думы сороковку. Немного дрожащими руками перетасовал карты и роздал каждому по одной, положив одну и себе.