Гончаренко, с лицом просветленным каким-то новым чувством, подошел к девушке. Тегран продолжала спокойно говорить в телефонную трубку, отчеканивая каждое слово, и только глаза ее, серые, сверкающие, жили и искрились огнем.
— Обязательно провести резолюцию… Сарикс сделает заявление. Вышлите депутатов на вечернее заседание совета. Через час позвоните, каково настроение. Резолюции проведите обязательно.
Гончаренко с наслаждением слушал ее речь, с небольшим кавказским акцентом.
В перерыве между разговором девушка сказала, показав Гончаренко на стул:
— Садитесь, товарищ Гончаренко. Подождите минуту.
И опять Гончаренко не удержался от широкой улыбки:
«Она помнит мою фамилию. Какая умная. Деловая»…
Открылась дверь. В кабинет вошел солдат на костылях, с лицом бледным и дергающимся у губ. Драгин поднялся с кресла и протянул вошедшему обе руки.
— А, здравствуй… здравствуй, Абраша. Ну, как дела в депо, в полку?
— Дела хорошие.
Человек сложил костыли, поставил их у стенки и уселся на стул.
— Дела отличные. В дивизионе меньшевики начали митинг с помпой. Солдаты маршевых рот хлопали им и кричали ура. А потом выступил я. Говорил немного. Сказал, что меньшевики — жулики и что офицеры обманут. Доказал, что дисциплина во вред солдатам. Сказал, что нужно кончать войну да расходиться по домам, если не хотите, мол, так же ходить на костылях, как я. Ну, а в заключение наши лозунги: «Земля крестьянам, хлеб голодным, мир солдатам».
— Ну?
— Вышло совсем другой табак дело. Как заревут мои маршевики: «Да здравствуют советы и большевики!» Аж перепонки в ушах чуть не полопалась.
— Ну, а резолюция как?
— Наша прошла. Клеймят меньшевиков позором. На фронт не поедут. А на станции, представь себе, оркестры музыки и теплушки и ораторы… Ха-ха-ха.
— А в депо?
— В депо просто умора. Бабушку революции ожидали. Ну, нас предупредили. Мы, по обыкновению, с рабочим поездом за три часа в депо приехали. Ну, ходим между рабочих. Простячки ведь, свои ребята. Разговариваем. Собрали митинг, а бабушки все нет. Рабочие уже начали посылать ее к чертовой бабушке. Наконец видим, к раскрытым воротам депо подкатывает салон-вагон и паровоз новенький — Б. С. А. И паровоз и вагон в цветах. Выползает бабушка, начальник дороги, комиссар Временного правительства. Шествуют. Митинг открыли.
Выступает бабушка. Шамкает: «Сыношки… все хорошо у нас… все отлично… только воевать нушно… а большевики не дают… мешают… я вот сколько лет в тюрьме шидела… а они даше меня не слушают…»
Ну, потом говорил начальник дороги и комиссар. Наконец, взял слово я. Начал, знаешь, мягко. И бабушку похвалил. Верно, мол, в тюрьме сидела. Уважаю. Только за что же она нас, большевиков, пакостит? Рабочие сами видят, кто для них ближе: мы или бабушка. И кто для бабушки ближе — рабочие или начальник дороги да прочие приспешники буржуазии. Мы, говорю, вместе с рабочими всегда, и на митинг в теплушках приехали. Нас, мол, рабочие знают, а бабушка в салон-вагоне… Тоже работница.
Да как брякну: выжила, мол, ты бабушка, из ума. Шла бы в богадельню, и так далее. Тут как захохочут рабочие. Ну, бабушка и комиссар с начальником шасть обратно в салон-вагон. А вслед им — улю-лю. Тут уж я разошелся.
— Ну, а резолюция?
— Единогласно нашу провели.
— Молодцом, Абраша. Золото ты просто, а не человек.
— Ну, брось, Драгин, захвалишь. Слушай. Погромщики действовать начали. Надо обратить внимание. Уголовных вместе с политическими выпустили. Вот и начинают орудовать.
— Хорошо. Поговорим на заседании. Кстати, Думу нужно арестовать. Тегран, попроси комитет гаража, чтобы автомобиль выслали…
— Кто такой Дума? — спросил Абрам.
— Дума? Просто легендарная личность. Однажды получил путевку как агитатор от совета. Выдал себя за большевика. Стал реквизировать у лавочников за свой риск. А иногда и похоже на то, что грабил. Его, конечно, исключили из агитационной комиссии. Но он мандат не сдал и на основе его продолжает вытворять свои делишки.
— Ишь ты!
— Сейчас он на сахарном заводе. Как, и следовало ожидать, выдал себя за уполномоченного совета. Бросил среди рабочих лозунг — раздать завод по рукам. А он чтобы был за главного каптенармуса.
— Ха-ха-ха! — рассмеялись Абрам и Гончаренко.
— Смеяться право нечего. Он заварил там такую кашу, просто беда, Ясно, дело не в Думе, Дума — дурак невозможный. Но за ним идут более отсталые рабочие. Администрация трепещет. Директор был у меня, плакался: председателя завкома — большевика избил. Арестовал заводского фельдшера и решил его казнить всенародно. Именно казнить. Якобы за изнасилование женщины. На милицию рассчитывать нам нечего. Арестуем сами.