— Что ж, на войне не был? Ухлопаем, и весь сказ!
— Не становись поперек дороги.
— Еще, товарищи, дозвольте слово… Дисциплина, значит, по-военному и никаких гвоздей.
— Правильно, — поддержали эти слова семь-восемь голосов.
— Кулачье-то сговорилось, и нам надо сговориться. Помещик да кулаки будут водку и деньги давать — так не брать.
— Известно, не брать.
— А кто возьмет, того к ногтю.
— Верно. Не продавай антиресы. Будь сознательный.
— Потом в соседние села да деревни сказать нужно, чтобы волость вся была с нами. Помещиков у нас, в волости трое. У всех землю возьмем. Кто берется сказать?
— Да хочь мы с Петром возьмемся, — предложил солдат с выбитым глазом, качая головой в сторону кавалериста.
— А я на хутора.
— А мы лошади заседлаем да в Гречаники.
— Ну, что же, все, что ли?
— Нет, не все, — сказал вставая сосед Хомутова, солдат-пулеметчик Василий Пастухов. — Все это правильно. Молодец Хомутов. Да и все мы ребята хорошие. Но позвольте-ка мне слово. Я, как, значит, член партии большевиков, заявляю вам: все, что вы делать хотите — это наша большевистская программа.
— Знаем.
— Еще в армии слыхали.
— Постой, постой, пускай скажет.
— Говори, Пастухов!
— Вот что я сказать хочу… Нам, братцы, надо всем в партию записаться.
— А зачем?
— Чтобы сообща действовать. Эсеров на деревне табун. Гарнизованы, черти. А мы, как овцы без пастуха. Партия наша большая, и войско за ней идет. Поддержка, значит, будет. Керенский все войну до победы, а там министры-капиталисты и скажут — Кишкины да Бурышкины: всыпать им, скажут, чтобы не бунтовали. А если вы, большевики, значит, так у нас комитет в городе. И скажет комитет керенщикам — стойте, гадины капитала, да по рукам. И не выйдет у них. Вот, товарищи.
— Правильно, правильно, — горячо поддержал оратора Хомутов. — То есть золотые слова говорит.
— А как же это сделать? — спросил кавалерист.
— А давайте заявление, — предложил Пастухов. — Как бы рапорт напишем. Так, мол, и так. Желаем, чтобы пролетарская и крестьянская власть была… как сбросившие повязки с глаз — и подпишем. Это я составлю.
— А что будет потом?
— Да из города нам членские карточки большевиков дадут, и навещать нас будут и помогать.
— Слышь, буржуи гарнизованы, и мы давайте.
— Ну, что ж. Вреда не будет.
— Верно.
— Правильно, Васька. А у тебя карточка есть?
— Покажь.
— Вот на, смотри.
— «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!» — прочел одноглазый солдат. — Это что же значит: «Всех стран?»
— А это, кто работает, значит, и имеет мускулистые мозолистые руки и против капитала и помещиков. И за мир и за землю крестьянам.
— Важно сказано: «Про-ле-та-рия!»
Пока солдаты разглядывали партийный билет, сам Пастухов набрасывал на клочке бумаги огрызком карандаша заявление.
— Вот и готово. Слушайте, товарищи, — крикнул он, и, когда шум стих, начал читать:
Мы, как осознавшие коммунизм, то есть против буржуев и помещиков и прочих приспешников меньшевиков и эсеров. Как мы желаем, чтобы земля принадлежала народу, и постоку поскоку, можно сказать, готовы грудью, как солдаты емпиралисткого строю, поплатиться кровью и жизнями вдов и сирот. И как хотим мы слободной советской власти и против войны, за диктатуру новой жизни рабочих и крестьян, просим принять нас в партию и просим помоги, поскоку землю отбираем у помещиков, что подписью и приложением печати удостоверяется.
— А печати-то и нет, — сокрушенно сказал одноглазый солдат.
— В волости поставят. Подписывайся ребята, и пошли.
Все присутствующие расписались на листке. Набралось десять подписей и один крестик за неграмотного.
— Может, еще кто подпишет?
— Очень слободно. Это я обделаю, — сказал Пастухов. — Завтра буду в городе, может, с собой кого привезу из главных.
— Так, значит, дорогие товарищи, расскажите крестьянам о нашем постановлении, — уже тоном приказа заявил Хомутов. — А как стада придут с поля, так и в набат.
Когда солдаты начали расходиться, Хомутов поймал за рукав Пастухова, отвел его в сторону и сказал:
— Слушай, друг. Просьбу к тебе имею.
— Говори, все для тебя.
— Будешь в городе, зайди в больницу… Там жена. Без меня заболела.
— Чем больна-то?
— Дурной болестью.
— Тоже жертва, друг, — сочувствую.
— Вот и скажи ей, — прошептал Хомутов, — скажи, мол, Тимоха приехал. Скажи, знает все и прощает, мол. Поправляется пусть.