— Не беспокойся. Лучшим манером обделаю. Давай пять.
Пастухов крепко пожал ему руку.
Когда все солдаты ушли и в комнате остались лишь одни Хомутовы, Павел подошел к брату и сказал ему, весело потирая свои здоровенные ладони:
— Не печалься, братан. Дела поправятся. А и кашу ж мы заварили! Любо-дорого. Наконец, настало времячко. Да-а-а. Отольются волкам овечьи слезки. А с помещиком Панским посчитаюсь я. Своими руками три шкуры сдеру.
Еще не померк в сиреневых тучах закат, еще не зажглись огни в избах, как над селом уныло и протяжно загудел звоном набат.
У церковной площади, где помещались волостное правление и сельская церковь, сразу же загустело крестьянским людом.
У наскоро сколоченной из нетесаных досок шаткой трибуны, похожей на маленькую каланчу, сбившись в кучу, стояла вся солдатская часть населения. Лица солдат выражали напряжение, точно они готовились к бою.
За полчаса до того как ударить в набат Хомутов вместе с Пастуховым наведались к председателю волостного комитета, старику Шибанову. Предложили ему встать на сторону солдат. Шибанов принялся отговаривать их.
— Голубчики, что же это? Что вы делать думаете? Кому на пользу? Мы, как социалисты-революционеры, не могим, потому, не на пользу. Бросьте. Пустая затея.
Но когда Пастухов вдруг резко заявил, что если Шибанов не хочет итти с ними, так, они и без него дело сделают, то старик раскричался, засыпал матершинными словами.
— Только попробуйте — так вашу… Всех в тюрьму посажу. А хрестьянство за вами не пойдет — большевистские шпионы проклятые!
Вот почему были пасмурны солдатские лица.
Гудящая, говорливая толпа все прибывала и прибывала. Скоро уже вся площадь у церкви из края в край затопилась народом.
— Начнем, что ли? — спросил одноглазой солдат у Хомутова.
— Давайте начнем!
Но в это время по толпе прошло движение. На свободное от людей место к трибуне вышло десять человек крестьян во главе со стариком Шибановым.
— Эсеры да кулаки с нами драться пришли, — шепнул Пастухов.
Степенный, в большой седой бороде, спадающей чуть не до пояса, старик Шибанов растолкал солдат и смело взошел на трибуну.
— Надо бы не пустить… — шепнул кто-то из солдат. — Сейчас очки втирать начнет.
— Хитер, старый пес.
Шибанов с трибуны принялся делать руками знаки, призывая народ к молчанию, и когда шум стих, Шибанов начал говорить.
— Господа крестьяне. Известно нам в волостном комитете, что смута в народе пошла. А сеют эту смуту дезертиры, которые воевать за свободу не хочут и немцам продались.
— Врешь, старая собака, — крикнул Хомутов.
Но Шибанов, не обращая внимания на его выкрик, продолжал:
— Они, эти предатели-дезертиры, без нашего законного согласия ударили в колокола. Господа крестьяне, а мы, как ваша власть, призываем разойтись по домам, и все.
Шибанов кончил говорить, но с трибуны не сходил.
Толпа молчала.
— Расходись, господа, — еще раз повторил Шибанов.
Ему в ответ из ближайших рядов послышалась звонкая речь:
— Чего расходиться-то. Разойтись всегда успеем. Ты вот скажи нам, зачем война.
— А затем, чтобы до победы. Чтобы слабоду отстоять, — поспешно ответил старик.
— Каку-таку слабоду?!!
— Брось, Емелька, язык чесать.
— Нет, говори, Емелька, — загудела толпа.
— Слова не даю — как власть — и больше никаких, — уже кричал с трибуны Шибанов.
— А я без твоего разрешения. Довольно, говорю. Уже победили. Без юбок бабы ходят. Довоевались. Чего еще. Ни сошки аль плужка, ни лошаденки, ни коровенки.
— Ври больше, — огрызался старик.
— У тебя-то, Шибанов, всего вдоволь. Все мы знаем. Того-то ты и за войну до победы.
— И сына откупил он.
— Ври, ври. Больной у меня сын-то.
— Больно-о-ой. Ишь ты, больной, в ворота не пролазит. Племенной бык, одним словом.
— Ха-ха-ха-ха-ха!.. — захохотали сотни голосов. — Они же до победы.
— Проходу девкам и бабам нету от больного. Хо-хо!
— Слабода называется, а все втридорога. Ни к чему нет приступу.
— Почему у помещика землю не берете?
— Без леса сидим.
— Вот-те и равенство! Помещик вместе с Шибановым жрет гусей да водку хлещет.
— Того-то он за победу.
— Слезай…
— Поговорил и будя…
— Дай солдатам слово сказать…
— Слезай, а то за ноги стащим…
— Бороду выдерем, ей-право!..
Но Шибанов стоял, как столб, не двигаясь с места, даже не поворачивая головы, и только время от времени, как заводная машина, кричал басом:
— Расходитесь, господа, — как власть. Расходитесь, православные!