Я подошла к столу и раскрыла журнал. Свидетелями скольких неповторимых минут были эти пожелтевшие страницы! И теперь, спустя столько лет, вновь заработали, двинулись давным-давно остановившиеся часы.
— Абуладзе Давид!
— Здесь. — Передо мной вытянулся мой самый ленивый ученик. Мы молча улыбнулись друг другу, я жадно оглядывала его красивое лицо, умные глаза.
— Знаешь урок? — спросила я, улыбаясь.
— Знаю, но я сейчас в отпуске.
— Причину ты всегда отыщешь. — Я сделала строгие глаза. — Ты все в Донбассе работаешь?
— Да, там же.
— Ахметели Отари!
— Здесь! — испуганно вскочил с задней парты высокий мужчина.
— Как твои дела? Все так же увлекаешься спортом?
— Нет, теперь уже не приходится.
— Что ты делаешь?
— Я тоже стал преподавателем. В спортивной школе преподаю баскетбол.
— Бибилеишвили Ладо!
— Здесь!
Я собралась перейти к следующей фамилии, когда…
— Ладо, что это такое? — У меня это получилось так строго, что с детства застенчивый Ладо совсем заробел.
— В чем дело?
— На предыдущем уроке… то есть пятого мая тысяча девятьсот тридцать пятого года ты получил двойку по алгебре. Ты что, не собираешься ее исправлять?
— Он исправил! Читает лекции по высшей математике…
— И сам уже двойки ставит, — раздались голоса с разных сторон.
— Геловани Зейнаб!
— Здесь! — встала невысокая женщина с голубыми глазами.
— Ты вышла замуж?
— Да.
— Дети есть?
— Сын. — Она улыбнулась.
— Заридзе Шота! — Это был мой любимый ученик.
— Здесь!
— Шота, ты помнишь, с кем сидел на парте?
— С Датико.
— Вот и пересядь, оставь Зейнаб в покое.
Все засмеялись, но хохот Ладо Бибилеишвили перекрыл общий шум.
— Пусть сидит, он в нее с детства влюблен!
Вдруг отворилась дверь и в класс заглянул мужчина со светлыми усами.
— Можно? — спросил он, лукаво улыбаясь, и я сразу вспомнила своего ученика, который всегда опаздывал. Не дожидаясь ответа, он сделал три-четыре больших шага и крепко обнял меня.
— Почему ты опоздал? — Я указала ему на пустую парту. Он виновато опустил голову и нахмурил брови:
— Ребенок у меня заболел… пришлось ехать за врачом…
Все засмеялись…
Женщина в черном вдруг замолчала, наклонилась вперед, и лицо ее, до сих пор бывшее в тени, попало в полосу света.
— Вам не скучно?
— Нет, что вы, — поспешила ответить Нино и, словно пользуясь короткой передышкой, встала и поглядела на крепко спящих детей. Потом закрыла окно и сказала: — Продолжайте, прошу вас!
— Это педагогическая привычка: если бы даже вы меня совсем не слушали, я все равно должна кончить, — извиняющимся тоном произнесла рассказчица. — Одним словом, я проверяла список, и каждый из моих учеников давал мне короткий отчет о своей жизни. Со смехом вспоминали они мелочи, из-за которых в свое время им крепко от меня доставалось, признавались в шалостях, мне до сих пор не известных. Я слушала своих ребят и вспоминала, вспоминала… я волновалась и чувствовала себя помолодевшей на двадцать лет. И учеников своих я представляла подростками, и картины прошлого оживали перед моими глазами: вот кто-то из ребят, вспотевший и встрепанный после игры в футбол, отвечает мне урок, а я недовольно качаю головой. А вот я вхожу в класс и объявляю, чтобы в восемь часов утра все собрались на первомайскую демонстрацию. Или выставляю из класса не в меру расшалившегося ученика и сердито велю ему привести родителей…
«Здесь», — четко раздается в тишине, и видения мои исчезают. Вместо них глядят на меня с любовью возмужавшие повзрослевшие лица… Мои ученики вспоминают, как били стекла мячом, как прибегали ко всяким уловкам, чтобы не приводить в школу родителей… А потом они рассказывали, кто теперь чем занимается, где работает, что собирается делать в будущем, почему не женился до сих пор или женился слишком рано, после окончания школы.
Все уже испытали в жизни и радости и огорчения. И время уже вылепило в соответствии с этим каждую морщинку на их лицах, каждый мускул…
Казалось, наша встреча закончится так же безоблачно, как и началась, если бы в списке я не наткнулась на фамилию ученика, погибшего на войне.
Я не хотела огорчать своих дорогих гостей, омрачать их радость. Одним словом, я не хотела читать фамилию погибшего, но не посмела, не смогла этого сделать. Это было бы нечестно, и я прочла ее почти шепотом.