Открыла. Не хотела, но темнота – это тоже страшно. Темноты она боялась с детства.
Он был высокий, на голову выше ее. И держал крепко, и хмурил черные брови, почти такие же черные, как у Макса. Глаза у него тоже были черные, цыганские. А волосы каштановые, коротко стриженные, на загорелом лбу поблескивали капельки пота.
– Ну, успокоилась? – спросил он сердито.
Не успокоилась, но живой человек, пусть даже такой сердитый, всегда лучше мертвой девочки. Или нескольких мертвых девочек… Или галлюцинации… У мамы случались галлюцинации. Пришел и ее час?
– Все нормально. – Она смотрела на него снизу вверх, а хотелось уткнуться носом в вырез его черной футболки и затаиться. Вдруг получится переждать и приступ пройдет?
Приступ пройдет, а этот высокий, черноволосый, которому место не на задворках жизни, а где-нибудь в пафосном ночном клубе, покрутит пальцем у виска, скажет, что она чокнутая, и тоже пройдет мимо.
– Ты свалилась в овраг? – Он ощупывал ее совершенно бесцеремонно. Ну и пусть! Зато у него теплые руки. – Ничего себе не сломала?
– Нет.
– А кровь откуда? Покажи-ка.
А сейчас он тянул с нее порванную окровавленную худи, сначала тянул, потом осматривал то, что худи прикрывало. Осматривал и хмурился. Что ему так не понравилось? Ее раны или она сама? Юля бы поставила на второе. Она редко нравилась людям, считай, почти никогда не нравилась. Потому что у нее была дурная наследственность и отягощенный анамнез. Так однажды сказала соседка Любаша. Любаша работала медсестрой в поликлинике и знала толк в анамнезах.
Ну и пусть! Не о том сейчас нужно думать! Юля вырвалась, подбежала к краю оврага, вытянула шею, всматриваясь вниз.
– Куда?! – Он снова схватил ее. Сначала за ворот майки, потом за руку. Ворот затрещал и пополз, а руке просто стало больно. А будет еще больнее, когда она скажет ему, что видела на дне.
– Там мертвая девочка. – Она старалась, чтобы голос звучал ровно, чтобы ничто не выдавало ее отягощенный анамнез.
– Где? В овраге? – Пока еще он смотрел на нее как на нормальную. Пока…
– Да, в овраге. Возможно, она там не одна… мертвая.
– То есть там несколько мертвых девочек? – А вот сейчас он усмехнется с жалостью. Это в лучшем случае. А в худшем обзовет ее чокнутой.
– Да. В куче листьев. – Хотелось добавить, что на самом деле это никакая не куча, а настоящая трясина, но Юля не стала. Постепенно, капля за каплей, к ней возвращалось здравомыслие.
– Я ничего не вижу. – Теперь уже он стоял на краю и тянул шею.
– Я сейчас тоже ничего не вижу. – Не видит и не слышит. А это уже счастье. – Только не спускайся туда, это опасно. – Она должна предупредить. Если придется, даже про трясину из листьев рассказать. И плевать на анамнез!
Он посмотрел на нее с сомнением, а потом принялся рыться в рюкзаке.
– Не бойся, – сказал, доставая из рюкзака моток веревки. Крепкой такой веревки, по типу альпинистской. – Я не свалюсь.
С веревкой он управился быстро, обмотал ее вокруг дерева, проверил крепление.
– Жди здесь, – сказал и соскользнул вниз.
Он соскользнул, а она осталась ждать. Ждала долго, наверное около получаса. Вот сейчас он выберется из оврага и скажет, что она идиотка…
Выбрался. Молча выбрался, молча сел рядом, снова принялся шарить в рюкзаке, потом спросил:
– Как тебя зовут?
– Юля. Меня зовут Юля.
– Я Павел. – Он шумно выдохнул, словно бы тоже наглотался прелой листвы и не мог полноценно дышать.
– Что там? – решилась она наконец.
Он долго молчал, а перед тем как ответить, зачем-то убрал с ее лица прядь волос, бережно, как когда-то в детстве мама, заправил за ухо.
– Ты только не бойся, – сказал очень тихо и очень серьезно. – Там действительно… тела.
– Тела?.. – Вдруг стало холодно, так холодно, что заклацали зубы. И Павел вытащил из своего бездонного рюкзака олимпийку, набросил ей на плечи. – Сколько?
– Я не считал. – Он не смотрел в ее сторону, он набирал номер в своем мобильнике…
Носиться на велике по склонам здешних оврагов было опасно, но интересно. Куда интереснее, чем по городу. Обычно Павел надевал наушники и врубал в телефоне музыку, но сегодня не врубил. Забыл. Оттого, наверное, и услышал этот отчаянный крик. А ведь мог промчаться мимо, остаться в стороне. Но он успел в самый последний момент подхватить ту, что выбиралась из оврага. Подхватить и оттянуть подальше от края.
Она была мелкая. Не в смысле возраста, а в смысле роста и телосложения. Бледнолицая, перепачканная в грязи и крови, в порванной одежде, с крепко-крепко зажмуренными глазами и наушниками в ушах. Наушники пришлось выдернуть, а девчонку встряхнуть, чтобы пришла в себя. Сначала встряхнул, а потом запоздало подумал, что зря. У нее могут быть раны или переломы.