А теперь я хочу рассказать о причине, заставившей меня взять в руки перо, так как лишь Вы одна сможете меня понять. Дело в том, Лили, что Говинда вернулся в Лондон, как раз в тот момент, когда полиция сумела арестовать ученика Финкельштейна, Дейви, и расследование убийств 1864 года возобновлено. Откуда я могла знать, что опасность будет грозить и мне? Но я забегаю вперед. Мне еще многое нужно Вам поведать.
Сегодня утром мы вместе с инспектором Джерардом посетили резиденцию махараджи в Гайд-парке, поскольку ему хотелось поговорить с Говиндой. Как только мы прибыли, пожилой слуга привел нас в превосходно обставленную гостиную и предложил чай с пряностями. Этот чай готовят, как вам хорошо известно, из теплого молока, корицы, гвоздики и имбиря, и я должна признаться, что внимательно наблюдала за лицом инспектора Джерарда, когда он делал первый глоток. Он уделяет большое внимание заварке чая и, как я и предполагала, ограничился одним глотком. С того места, где мы сидели, был хорошо виден бог Ганеша[52] с головой слона и ряд произведений искусства, купленных махараджей на лондонских аукционах. Мне не под силу определить вкусы махараджи в живописи, здесь, как и в Бенаресе, собраны картины самых разных художников. Вы не знаете работ французских художников, которые называют себя импрессионистами, но я уверена, что Франц оценил бы иллюзию света и воздуха, которые они создают в своих работах.
Вскоре в гостиную вошел Говинда, одетый в свою обычную тунику, узкие брюки и мягкие кожаные туфли. Кроме того, на нем был широкий кожаный пояс — в Бенаресе я ни разу не видела, чтобы он его носил, — с которого свисали длинные, изукрашенные самоцветами ножны. Из ножен торчала рукоять то ли ножа, то ли меча. Я не знаю, узнал ли он инспектора Джерарда — его лицо сохраняло обычную невозмутимость, — но он поклонился и приветствовал нас обоих. Джерард не стал тратить время на любезности и светские разговоры. Я постараюсь максимально точно воспроизвести их беседу.
„Возможно, вы помните, что мы уже встречались прежде, мистер Говинда, после смерти леди Синтии Герберт“, — начал Джерард.
Говинда не стал ничего отвечать, а лишь слегка склонил голову. Я внимательно наблюдала за Джерардом, но он, как и Говинда, сохранял полнейшее спокойствие.
„В то время мы расследовали исчезновение ювелирного изделия из разноцветных бриллиантов, которое, насколько я понял, являлось собственностью махараджи Бенареса“.
Говинда молча слушал.
„Верны ли мои сведения, сэр, о том, что вы отвечали за сохранность бриллиантов махараджи и должны были помочь леди Герберт выполнить желание махараджи и заказать у английского ювелира бриллиантовый амулет?“
Говинда едва заметно кивнул: „Это правда“.
„Тогда могу ли я у вас спросить, имели ли вы какое-то отношение к смертям Херберта Пейси, Джошуа Финкельштейна и вашего соплеменника, известного нам под именем Викрам?“
Лицо Говинды сохраняло полнейшую безмятежность, когда он ответил: „Сожалею, но я ничем не могу помочь в вашем расследовании“.
Если Джерарда и разочаровал ответ Говинды, он не подал вида и задал тот же вопрос в другой форме. В свою очередь Говинда повторил, что не может сообщить ничего нового. Последовавшее за этим молчание можно было бы назвать комичным, если бы речь не шла о трех нераскрытых убийствах. Они молча смотрели друг на друга до тех пор, пока Джерард не понял, что ему лучше уйти, он находился на территории Говинды и больше ничего не мог узнать. Естественно, инспектор решил, что я последую за ним. Однако я предложила ему встретиться в кафе, где подавали горячий шоколад, возле вокзала Паддингтон, поскольку хотела воспользоваться случаем, чтобы задать несколько вопросов о махарадже, его жене и Сарасвати. Я видела, что Джерарду совсем не хочется оставлять меня наедине с подозреваемым, и не сомневалась, что он будет наблюдать за резиденцией. Джерард заверил, что подождет меня в кафе, после чего вежливо поклонился и ушел, проявив профессионализм — впрочем, другого я от него и не ждала.