Нет!
Я тряхнул головой.
Знаю я, как поступил бы Свят! Он, конечно, хороший пилот, иначе его не попросили бы стать донором для клонирования. Но он настоящий дисциплинированный военный лётчик. Есть приказ, его надо выполнять. Инициатива допустима лишь в тактике выполнения приказа, а приказа спасать Элю не было.
Чтобы понять, как поступить, я должен быть всеми ими сразу. Собрать себя из кусочков. Из откатившегося вновь в детство Святика, наивного и восторженного мальчишки, заглядывающегося на девчонок. Из хмурого и обиженного на весь мир юноши Святослава, которому никак не удаётся вырасти. И да, из взрослого, старого, а может уже умершего лётчика с позывным Свят, который пожертвовал любовью к девушке ради любви к небу. Я должен соединить их всех воедино, потому что только я помню и понимаю каждого.
Это было сложно, будто я строил пирамиду из блестящих разноцветных стеклянных шариков, тускло-серых вольфрамовых стержней и золотистых звёздочек. Шарики раскатывались, стержни соскальзывали, звёздочки проворачивались. Они не хотели и не умели быть вместе — мальчишка, юноша и взрослый. Слишком разные, слишком далёкие, думающие и мечтающие о разном. Я всё пытался объединить их, заставить думать сообща, но ничего не получалось, я завяз, будто в неисправном противоперегрузочном костюме, который давил со всех сторон и игнорировал меня. Мысли Святослава и Святика и те не смешивались, как масло и вода, а уж то, как думал и видел мир Свят, осколками проносилось насквозь. Я смотрел на лицо Эли и чувствовал, как из этого с виду обычного, человеческого тела уходит, исчезает что-то главное.
Говорят, что у ангелов нет души. Они — чистая мысль, способная облечься любой плотью. Кто-то человеческой, кто-то обретает исполинские размеры и кристаллические тела. Сбросить и вновь обрести тело для них — как для нас сделать шаг.
Но с Элей что-то не так. Нас связал удар Соннелона, про который я так ничего до сих пор и не знаю. Меня швыряет в прошлое, в сознание моей основы, а Эля не способна вновь превратиться в серафима. Спасая нас, она попыталась дотянуться до своей подлинной силы и вот уже тридцать восемь дней лежит в коме. Что-то может её спасти, я знаю, но, чтобы это понять я и сам должен измениться, прыгнуть выше головы.
Ну давай же, давай, пилот, время оживлять своих мертвецов!
Я протянул руку — и коснулся щеки Эли, робко, как это мог бы сделать двенадцатилетний Святик. Провёл пальцами по коже, как сделал бы двадцатилетний Святослав. И осторожно убрал руку, как поступил бы взрослый и серьёзный Свят.
Да, на вид — она спящая девчонка лет шестнадцати. Но это только оболочка.
Она — мой центр сборки. Ахиллесова пята и краеугольный камень.
Я должен её спасти, даже не ради самой Эли или себя. А чтобы понять, что же творится в мире.
— Я тебя вытащу, — пообещал я от имени нас троих.
И снова стал складывать воедино то, что никогда не умело сочетаться — детский восторг, юношеский азарт и взрослую тоску. Складывал, уже понимая, что не получается, невозможно, меня на это не хватает.
Боря вошёл так тихо, что я его не услышал. Подошёл со спины, обнял меня за плечи и прошептал на ухо:
— Я с тобой.
Нет, я не слышал больше его мыслей, а он моих. Но что-то вытащило его ко мне, и я вдруг успокоился, разом. Всё то, что не могло соединиться, противилось и сопротивлялось, вдруг улеглось.
И сложилось воедино.
Разноцветные стеклянные шарики, которыми мы в детстве отмечали на трехмерных картах расположения спутников, намоленные вольфрамовые стержни пакетных зарядов «эрзэкашки», звёздочки с погон лётчиков ВКС — все они сцепились между собой, соединились в причудливый механизм.
У меня всё было, чтобы спасти Элю!
Ангел Кассиан не соврал.
Всё, что нужно, чтобы прийти в сознание, было ей дано — мне!
И я был рядом.
Я протянул руку и положил на прикрытую пижамой грудь. В этом больше не было ни детского любопытства, ни взрослой страсти, я просто знал, что должен делать.
Это было дано Седьмому, но странным образом пережило мою смерть и воскрешение.
— Эля, я возвращаю твою благодать, данную мне как щит и меч, — сказал я. — Спасибо. Вернись!
Я был на сто процентов уверен, что не переживу этого. Так считал Свят, а он повидал жизнь и не ждал от неё никаких подарков.
И я не удивился, когда рука моя безвольно расслабилась, а по телу расползлась слабость — будто на руке вскрылись все вены и вытекает кровь.