– Ты что, проспал? Ваш вылет в два часа. Ты это хотя бы помнишь? Я встречу вас в аэропорту! – Ее голос набрал силы; теперь он звенел в трубке (и в моей голове) нотками холодной стали.
– Да, да. Я помню. Вылет в два.
– Я встречу вас в аэропорту! – очень строго, со слабо сдерживаемой яростью настойчиво повторила Эйна: мое спокойствие раздражало её ещё сильнее, вот прямо-таки доводило до бешенства. Да, я бесил её; и наплевать, что делал это не специально.
– Эн, я расслышал. Но почему ты так решила? Мы с Крис рассчитывали прокатиться по городу на такси, зайти в закусочную – в ту самую, на углу; и я довел бы ее до самой двери… – мой голос осекся, и я с трудом выдавил из себя: – ВАШЕГО дома…
Когда-то означенный дом был НАШИМ, но вспоминать об этом строго воспрещалось. Тем более – упоминать это вслух.
– Я! Буду ждать! В аэропорту!.. – внезапно голос оборвался, что означало: сеанс связи окончен.
«Вероятно, бросила трубку», – с досадой подумал я, но почему-то не удивился. Ничто не удивляло меня в это обычное июльское утро, в этот очередной день прощания с дочерью перед долгой, мучительной разлукой. Удивило меня лишь то, что Эйна от ярости даже забыла потребовать Кристи к телефону. О, женщины! Наверное, на то они и женщины, чтоб вечно злиться на мужчин – ну и, конечно же, менять свои решения по десять раз на дню. Мне никогда, пожалуй, особо с ними не везло. Ну, что ж…
***
«Эн, Эйна, Анастасия… Кажется, кто-то из артистов российской эстрады когда-то пел такую песню… Чего доброго…» – с такими мыслями я медленно направился в ванную и, мимоходом заглянув в гостиную, обнаружил, что Кристи переключилась с мультиков на увлекательный художественный фильм. Том Хэнкс деловито размахивал руками и разглагольствовал о пунктуальности, отстаивая честь и доблесть небезызвестной федеральной службы доставки. Вокруг громоздилась холодная, чужая и очень неуютная Москва. Он явно был в ударе.
«Патриотичненько!» – так мысленно прокомментировал я, и снова продолжил свой путь к умывальнику, ища ответ на вопрос: что, всё-таки, может для себя почерпнуть из этакого сложного фильма моя семилетняя Кристи. И что бы сейчас сказала Эн – в нынешнем ее мать, в прошлом моя жена, а в еще более далеком прошлом – коренная москвичка? Ей точно бы не понравился тот нагловатый курьер, на ломаном русском напевающий отрывки из «Евгения Онегина» и приносящий посылку самодовольному псевдо-ковбою, выходящему в махровом халате прямо из парадного подъезда в центре заснеженной «голливудской» Москвы.
Эйна, пожалуй, сказала бы немедленно выключить эту чушь. Но я – не Эйна: пускай себе Крис смотрит, мне тоже нравится этот фильм.
Решив, что больше не собираюсь ничему удивляться в это абсолютно обычное июльское утро, я повернул сверкающую ручку смесителя и собрался немного освежить свою уставшую и помятую от сна физиономию. Хромированный кран издал звук уносящегося в закат мускул-кара, и бросил в мои сложенные лодочкой ладони кристальную струю холодной, как будто ледниковой, воды. С невероятным наслаждением зарывшись в этот оазис лицом, я поднял взгляд к зеркалу – и тут же остолбенел.
***
С леденящим, парализующим ужасом я, не моргая, наблюдал в круглом зеркале – нет, не свое привычное отражение. Там не было меня – здорового, хоть и измотанного на вид, тридцатидвухлетнего мужчины. Вместо загорелого лица с большими серыми и глубоко посаженными глазами – лица, обрамленного каштановым «полубоксом» и поросшего придающей мужественный вид слегка рыжеватой щетиной, я разглядел незнакомца. Кого? Не имею понятия. Вряд ли до сегодняшнего дня я когда-либо встречал этого человека. Вряд ли до сегодняшнего дня я когда-либо наблюдал более страшную картину.
Я стоял, как вкопанный, ощущая во рту металлический привкус – холодный привкус панического страха; ощущая на губах соленый вкус – вкус крови из прикушенной губы? А может, вкус морской воды?
А из зеркала на меня глядело оно – то, что, по-видимому, совсем недавно было лицом человека – упитанного, пышущего здоровьем усатого мужчины средних лет. Сейчас это было землисто-серое, невообразимо распухшее от невероятного напряжения лицо, на котором играли мрачными синеватыми красками далёкие отблески света, преломленного холодной морской водой. Соломенного цвета волосы, некогда аккуратно зачесанные на некогда розовую лысину, сейчас топорщились от соленой воды во все стороны и неторопливо колыхались, как будто водоросли, и имитировали продолжение уже оконченной – причём, безуспешно, – схватки за жизнь. А глаза… чтобы не вдаваться в подробности, скажу только, что мне в то мгновение вспомнился Арни, выброшенный без скафандра на марсианскую поверхность, да при этом еще облитый из ведра синей краской.