Дэви, ты сходишь с ума. Очнись, старина. Очнись! Это всего лишь видение, оно уже проходит…
– Папа! Папочка!..
II
Волна набегает и спадает. Она шипит, ярится,
она не знает жалости. И явно ненавидит гостей.
Ледяная вода, урча и брыкаясь, явно стремится
поглотить все, что нарушает её однообразие.
Вторая волна…
– Папа, папочка!
Я отвлекся от своих далеких мыслей, едва не врезавшись в открытую стеклянную дверь нашей любимой закусочной. Анкоридж – не такой уж большой город, и наши с Кристи развлечения в течение двух последних недель ограничивались, в основном, посещением парков, катанием на велосипедах и роликах, да еще посиделками в этом вот небольшом, но довольно уютном кафе. Ну, и каждый вечер – какой-нибудь фильм. Или мультики. А на ночь – сказка. И время, распределенное между такими нехитрыми забавами, течет легко и непринужденно; вот только пролетает совершенно незаметно. Увы…
Не знаю, как далеко я улетал в моменты глубокой задумчивости, но, будучи погруженным в грустные мысли о предстоящих месяцах разлуки с дочерью, я сильно рисковал повредить либо себя, либо муниципальное имущество, либо (что еще страшнее) чужую частную собственность. Окрик малютки вернул меня с хмурых небес на грешную землю, и я остановился как раз вовремя, чтобы вместо удара о входную дверь, открытую настежь по благоприятному случаю невиданной жары (около семидесяти по Фаренгейту), оставить на ней только влажное пятно сконденсированного горячего дыхания размером со страусиное яйцо.
– Зайдем?
Кристи легонько потянула меня за руку, и мы одновременно шагнули в гостеприимно распахнутую дверь закусочной: а что, неплохая идея – пообедать здесь на прощание!
– Не много клиентов нынче, а, Энди? – вместо приветствия сказал я стоящему за стойкой седовласому владельцу заведения, чьи пышные усы мгновенно пришли в движение, давая понять, что под ними сформировалась весьма добродушная улыбка. Витиеватая сеточка морщинок в уголках его светло-карих, постоянно прищуренных глаз тоже немедленно заиграла, и стала ощутимо отчетливее, придавая смуглому лицу по-доброму лукавое, весьма забавное выражение.
И в сотый раз я про себя отметил, что в старом Энди течет, должно быть, немало индейской крови.
– Ну, хоть вы не проигнорировали мой трюк с открытой дверью – и то хорошо! – доброжелательно ответил он на мое приветствие и жестом пригласил нас присаживаться. – Вот и ваши излюбленные места как раз свободны: на вас-то я и отыграюсь! Куда сегодня собирается молодая леди? – доверительно обратился он к Кристи, наклоняясь вперед и облокотившись о стойку. – В такую жару впору и мороженого в парке поесть!
Лукавый огонек в этих не по годам задорных глазах всегда располагал собеседников к общению, но в этот раз Крис не стала принимать его вызов.
– Сегодня – в аэропорт, Энди – ответил я, пока дочь усаживалась за стол и сконфуженно пыталась разделить бумажную салфетку, покрывающую её половину столика, на четыре равные части.
– Понимаю. – Лицо старика приняло торжественное выражение, и озорство поутихло в его взгляде. Энди многозначительно поджал подбородок, отчего создалось впечатление, что он прячет под усами попытку откусить собственную нижнюю губу. – Значит, прощаемся. Ну что ж, обслужим по высшему разряду! Желаете пообедать? Чего закажете?
– Что ж, путь предстоит не близкий. Давай-ка по полной! – я сделал привычный заказ и быстро присоединился к растерянной Кристи, заняв диванчик напротив неё. – Только вместо кетчупа к стейку я попрошу твой фирменный клюквенный соус. И еще, знаешь, молочный коктейль: пусть он сегодня будет клубничным. И с шоколадной крошкой, м? – я весело подмигивал Крис, слегка озадаченный тем, что она не проявляет обычного интереса при выборе меню.