«Она ведь тоже не больно-то горит желанием расставаться», – так я заключил про себя, приписывая этому её внезапную робость и некоторую растерянность. – «Ей тоже нелегко, старина. Эх, только бы всё получилось с Рождеством!».
В этом году из редакции уволились сразу трое парней: переметнулись «на большую землю». Я не берусь их осуждать, но теперь рабочих рук нам явно не хватало, и я рисковал остаться без рождественских каникул. А у меня на них были, скажем так, большие планы. Наполеоновские планы.
– С клубникой беда, сынок! – пожал плечами хозяин. – Проблемы с поставками, знаешь... Могу предложить черничный коктейль, раз уж непременно хочется тутти-фрутти и все такое. Идет?
Видимо, от огорчения у меня заметно вытянулось лицо, потому что Энди взглянул на меня с необыкновенной серьезностью, а Крис ухватила меня за руку своими теплыми миниатюрными пальчиками и защебетала, переводя растерянный взгляд с меня на старика и обратно:
– Пусть будет с черникой, черничный нас вполне устроит, подойдет как нельзя кстати! Правда, папочка? Ну папа! Пап!..
***
А я… Я не мог ей ничего ответить, потому что всё мое внимание сейчас было приковано к огромному окну, у которого находился наш столик.
– Папа!..
Там, за окном, творилось невероятное. Пропал асфальт вместе с бетонными тротуарами, пропал ряд старинных двухэтажных домов по дальнюю сторону улицы. Все это провалилось в какую-то невидимую бездну, а лесистые холмы, обрамлявшие узкий круг доступного для глаз горизонта, внезапно бросились мне навстречу в изумительной скачке. А вместе с ними – и бухта, и залив, и, кажется, весь океан. Меня невыносимо заштормило, и я до боли в суставах пальцев обеими руками ухватился за край непрочного стола, чтобы хоть как-то сохранить равновесие.
– Папа!..
Должно быть, они со стариной Энди не видели того, что видел я, потому что иначе я никак не смог бы объяснить, каким образом владельцу закусочной удается сохранять вертикальное положение, слегка облокотившись о стойку, и как моя семилетняя дочурка удерживается в кресле, не упорхнув еще к потолку под действием сильнейшей центробежной силы.
– Папочка! Папа!..
Тебе это снится, старик. Это только мираж. Это только мираж…
– ПАПА!..
III
Волна негодует, шипит и трещит,
словно встревоженная гремучая змея.
Она не привыкла к человеческому обществу,
оно ей безмерно противно, оно ей претит.
Она, несомненно, смертельно опасна, и с ней не шути…
У этих шуток всегда лишь один неизбежный финал.
Третья волна…
– Папа?
– Да, Крис. Что-то случилось? – Я снова вернулся с небес на землю: сейчас мы стояли у своего подъезда и поджидали такси. Усидеть дома уже не получалось; это казалось мне жестокой, изнурительной пыткой. Пожалуй, так всегда бывает, когда чего-то напряженно ждешь – даже если ждешь не очень-то желанных вещей: всё время сидишь, как на иголках, считаешь ускользающие минуты – и злишься, злишься, злишься… И – да: конечно, все без толку. Уж лучше действовать и суетиться, не давая себе впадать в тревожное уныние. Усердно собирать игрушки вместе с Крис, и упаковывать её чемодан, и проверять: а ничего ли не забыто… Тогда, конечно, неизбежное придет еще быстрее, но мне хотя бы некогда будет об этом думать.
– Ты же приедешь к нам на Рождество?
Я рассеянно поднял руку и проверил часы: половина второго…
– Я очень, очень постараюсь.
Кристи печально вздохнула, глядя куда-то в пустоту перед собой.
«До чего же тяжело», – невесело подумал я. – «Должно быть, такие дети взрослеют гораздо быстрее. И раньше перестают верить в светлые сказки».
– Не все же зависит от меня, – так я пытался оправдаться, в душе продолжая надеяться на лучшее, но все же понимая, что шанс на успех не так уж велик. Как на успех таких оправданий, так и на успех затеи с отпуском.