– Какими судьбами? Ведь ты, если мне не изменяет память, покорял Атланту? И мне казалось, у тебя там большие перспективы!
– Дэйви… – блаженно улыбаясь, прогудел Том. – А я тебя ищу! В редакции мне говорят: тебя, мол, нет на месте. Что ты, мол, в отпуске. Зато вот в баре (он с жадностью сглотнул) уж подсказали, где тебя найти. И вот… – он снова развел руками, надеясь хотя бы в этот раз успешно завершить свой замысел с объятиями.
Скрестив руки на груди, я сделал полшага назад, и снова заблокировал его поспешную атаку. Затем я склонил голову набок и, окинув неожиданного Томми оценивающим взглядом, задал вопрос напрямик:
– А зачем я тебе внезапно понадобился, парень? За целых пять лет – всего пару открыток на Рождество; и вдруг ты – прямо здесь, вот тут, в дремучей глуши?
Из-за поворота показалось наше такси и почти что бесшумно подкралось к подъезду, тихонько скрипнув тормозами. Водитель-афроамериканец не заглушил урчащий мотор своего «Форда», и продолжал безучастно смотреть вперед, лишь незаметно щелкнув ручкой открывания крышки багажника. Крышка при этом приподнялась с возмущенным рычанием, и сразу же опустилась вниз, слегка подрагивая, словно приглашая какого-нибудь храбреца просунуть руку в эту щель и узнать, насколько больно она кусается.
Растерянный Том обескураженно наблюдал эту картину, как будто что-то вспоминая. Можно было подумать, что он либо пытается что-то придумать в качестве правдоподобной лжи, либо старается нечто от меня скрыть. Но я-то прекрасно знал, что он не умеет ни того, ни другого.
– Так какими судьбами? – спокойно повторил я свой вопрос, приподнимая с тротуара чемодан.
Водитель, все время незаметно наблюдавший за нами краешком глаза, немедленно метнулся из машины на помощь и быстро усмирил разнервничавшуюся крышку багажника, надёжно утвердив ее в открытом положении. Я поднял чемодан повыше и аккуратно уложил его в багажник. Афроамериканец хлопнул крышкой и, выпятив челюсть, отправился на свое рабочее место; мы с Кристи направились к пассажирской двери.
– Но Дэйв… Ты сам-то как? Куда вы едете? И как твоя жена? – затараторил Том. Кристи, забравшись в салон через открытую мной дверцу, пересела на дальнюю от тротуара сторону дивана и сердито уставилась в свое окно, демонстративно сложив ручонки на груди.
– Моя БЫВШАЯ жена, Том. – Я встал во весь рост, расправив спину после того, как помог девочке устроиться в салоне. Кристи еще сильнее нахмурила брови и заново сложила руки на груди, при этом гневно фыркнув. Такие слова были для нее чем-то вроде ругательства, и я пожалел, что не смог по-другому донести до Томми тот факт, что я уже пять лет как в разводе.
– Ах, вот как… Да что ты… Ну, я… Ведь тут какое дело, Дэйв! – поняв, что слов сочувствия и поддержки придумать не удастся, да, в общем-то, и незачем, он сразу перешел к давно задуманному «делу».
«Ну что ж, хотя бы попытался», – мысленно съязвил я и приготовился усаживаться в уставшую от долгой службы в такси и от затянувшегося ожидания меня «Краун Викторию».
– Постой, я расскажу. Так вот, ну, как это… короче, история. Да. В Атланте-то тепло и сытно, уж будь спокоен. Да. Вот только зря я в эту историю с выборами влез, ведь думал – повезет! Кто ж знал, что так получится? Непрофессионализм, говорят. Заклеили мне, мол, уши и глаза зелеными купюрами! Так что же? Я тоже хочу «Кадиллак». И скотч по вечерам – не тот, что двадцать баксов за галлон, ты понимаешь, нет? Так ведь и я не лыком шит. Мне тоже было что про них сказать! Они что думали? Пустяк? Короче, Дэйв, такой расклад: мне на «большой земле» теперь не рады. Ни репутации, ни, черт дери, толковых перспектив. И варианта, в общем, только два: или прикроют меня за клевету (ну, черта с два!), или печень отобьют да ребра изломают. Так вот я и узнал, что ты здесь вроде бы как сыр в сметане – ну, типа большая шишка в редакции и все такое. Так сразу на самолет. А ты сейчас куда?
Не то чтобы меня смутил или обескуражил этот внезапный прилив откровенности. Отнюдь, ведь у меня уже давно выработался иммунитет. От бестолковых болтунов вообще и от Томми Сайкса – в частности. Волнующее ощущение неправильности событий меня как-то странно пьянило, и мою кровь переполнял адреналин. Мне почему-то стало весело – по-злому, по-скверному весело; хотелось обидно ёрничать, призвав на помощь всю силу своего сарказма.