— Если я захочу послушать лекцию, то приду на проповедь. Давайте ближе к делу.
— Наше закрытое собрание, — безмятежно произнес Агасфер, — продолжалось с пяти до семи. Оно проходило здесь, в зале. Я говорил почти два часа.
— То есть вы можете предъявить сто восемь свидетелей, которые присягнут, что сегодня вы находились в Храме Света с без пяти шесть до четверти седьмого?
— Могу, хотя и не понимаю зачем. Не объясните ли, лейтенант, в чем причина?
Вместо ответа Маршалл повернулся к Мэтту.
— Что скажете? — спросил он.
Тот покачал головой.
— Я не поручусь. Одежда та же самая, в этом я уверен. Но насчет человека… не поручусь.
— А вы, мистер Харриган?
Джозеф гневно уставился на проповедника.
— Вот убийца моего брата! — драматически объявил он.
— Перестаньте, мистер Харриган. Нам не нужны выводы и мнения. Я хочу знать, готовы ли вы, юрист, пойти в суд и присягнуть, что перед вами тот, кого вы видели в кабинете.
Джозеф Харриган кашлянул. Даже это у него получилось многозначительно.
— Как частное лицо я абсолютно уверен, лейтенант, что этот мерзавец виновен. Но если вы обращаетесь ко мне как к юристу, то, при всем моем уважении к надежности улик и свидетельских показаний, я отвечу нет. Сожалею, лейтенант. Я могу поклясться только насчет одежды.
Медленная улыбка расплылась на лице сектанта, который слушал Джозефа.
— Мистер Харриган, отчего вы так робки? Столь пустяковое сомнение не поколебало бы решимость вашего брата. Почему бы не пойти дальше и не присягнуть, что я и есть убийца? Тем более что я и есть он.
Харриган соскочил с кушетки.
— Как вы смеете! — взревел он. — Как у вас хватает наглости сидеть здесь и говорить мне в лицо, что вы приставили пистолет к голове Вулфа и убили его самым подлым образом! Господи, да я…
— Полегче, — негромко сказал Маршалл. — Придержите мистера Харригана, Дункан, иначе он набросится на него с кулаками. А вы послушайте: я правильно понимаю, что вы сознались?
Агасфер по-прежнему улыбался, самоуверенный и спокойный.
— Да, лейтенант.
— Допустим. А как насчет ста восьми свидетелей, которых вы собирались предъявить?
— Именно поэтому, лейтенант, я и делаю признание. Сегодня вечером я убил Вулфа Харригана — и в то же время проповедовал Девятью Двенадцати. Ибо написано в двенадцатой главе Евангелия от Иосифа: “Знайте же, что есть истина во всех вещах, даже в тех, где люди распознают ложь, но случается иногда, что правда выступает против правды, и чаши не колеблются, и ни той ни другой не следует верить”. В данном случае, впрочем, чаши колеблются. Хотя я известен любовью к правде, но боюсь, что показания ста восьми человек, данные под присягой, перевесят мое одинокое слово, и даже если мне поверите вы, то, разумеется, не поверит суд. И хорошо, ибо я должен продолжать свое дело на свободе. Мой труд не прервется ни на минуту — ровно столько, и не более, в масштабах вечности, заняли бы тщетные попытки властей наказать меня.
Агасфер, казалось, обрел новые силы, делая это странное заявление. Из самоуверенного актера он превратился в судью над жизнью и смертью, который спокойно и с улыбкой выносил непререкаемое суждение. Лейтенант Маршалл изо всех сил попытался подавить невольное благоговение в голосе, когда сказал:
— Вы утверждаете, что находились в двух местах одновременно?
— Я не просто утверждаю, а говорю правду.
Маршалл, похоже, чуть не задохнулся. Покраснев, он выпалил:
— Так. Рассказывайте.
— Мистер Харриган, — бесстрастно начал Агасфер, — был опасным и дурным человеком.
— Я что, обязан стоять здесь и выслушивать гадости о моем несчастном брате? — вскричал Джозеф.
— Сядьте, — буркнул Маршалл. — Протест отклонен. Дальше.
— Поймите, он был дурным, поскольку верил только в злые суеверия, рожденные старым порядком. Его разум и душа полнились искаженными догматами Павла и Луки, которые подверглись еще большим извращениям усилиями многих поколений пап и кардиналов. Он грозил нам бедой, ибо пытался уничтожить Свет, поэтому было необходимо, чтобы Свет уничтожил его. Я стал посланцем Света. Минувшим вечером все мы, дети Света, наложили на Вулфа Харригана заклятие Девятью Девяти, как велели Древние. И приросла моя сила. Я — не Древний, хотя так считают некоторые из моих последователей, что весьма лестно. Я — не Свет, но я должен свидетельствовать о Свете. Сам по себе я всего лишь бедный еврей, заблудившийся в лабиринте вечности. Я не могу по собственному желанию, без помощи сил извне, освободить свое астральное тело. Благодаря Девятью Девяти сила пришла ко мне, и я исполнил Предназначение.