— Какой смысл, если она уже рассказала правду?
— Чушь. Единственный способ раскрыть убийство — узнать у Элен, что она видела.
— Вы знаете, что она видела. Ее показания — единственный достоверный факт, которым вы располагаете. Никто не выходил из кабинета в течение десяти минут до того момента, когда Мэтт Дункан обнаружил тело мистера Харригана.
— Но откуда вы…
— Она здесь, мисс Харриган, — послышался голос монахини, и во дворик вошла Конча, а следом — Мэтт.
— Лейтенант! Мэтт, не правда ли, это судьба?
— Какая судьба, мисс Харриган? Я женат.
— Мэтт хотел, чтобы я кое о чем у вас спросила, но я отказалась и поехала сюда просто на всякий случай, чтобы вы не застали меня дома. И вот…
— Судьба — языческое понятие для любого Харригана, — заметила сестра Урсула. — Господь Бог тоже за что-то отвечает.
— Прекрасно, мисс Харриган. Раз уж судьба, Бог и долг полицейского общими усилиями привели меня сюда, задавайте свой вопрос. Итак?
— Лейтенант, вы знаете… Нет. Не могу. Честное слово, Мэтт, не могу.
— Это то, о чем мы беседовали в прошлую пятницу? — негромко спросила сестра Урсула.
Конча молча кивнула.
— Тогда говори. Задай вопрос. Страх исчезнет, если вытащить его на свет и рассмотреть.
— Первый принцип психоанализа, — улыбнулся Маршалл.
— Вы бы знали, лейтенант, сколько принципов психоанализа было известно церкви на протяжении девятнадцати столетий. Продолжай, Мэри.
— Ну ладно. Лейтенант Маршалл… вы знаете, как умерла моя мать?
Маршалл задумчиво взглянул на Мэтта.
— Своей смертью, — спокойно ответил он. — Тромб в сердце. Вероятно, в результате стресса и тревоги, вызванных слепотой.
— Откуда вы знаете?
— Думаете, я берусь за расследование, предварительно не изучив недавние смерти в том же семействе? Первое, что я сделал, — просмотрел все документы и потребовал полного отчета обо всем, что касалось вашей матери. И не нашел ничего странного.
Конча вскинула руки.
— Я на седьмом небе, — сказала она. — Тут тепло и хорошо. Спасибо, Мэтт. Спасибо, сестра. Здорово, что вы заставили меня спросить.
— Я рада, что ты приехала, — сказала сестра Урсула. — Сестра Перпетуя спрашивала про тебя. Она хотела показать иллюстрированный служебник, который только что закончила.
— Правда? Как замечательно! Не терпится посмотреть.
— Она в библиотеке. Ты знаешь, где это. Хочешь к ней сходить?
— А вы разве не пойдете?
— Дорогая моя, служебник сестры Перпетуи — самое прекрасное рукотворное произведение, когда- либо созданное в нашем монастыре, но комплименты у меня уже иссякли. Количество похвал красоте не беспредельно, и я уже сказала все, что могла. Ступай.
— Ладно. Я ненадолго.
— Это результат потрясающего, удивительного труда сестры Перпетуи. Она пытается воссоздать средневековые эффекты, используя современные методы и средства, и мне кажется, что она явно… — Шаги Кончи затихли в галерее, и монахиня тут же заговорила другим тоном: — А теперь, лейтенант, пожалуйста, расскажите, что вы на самом деле знаете о смерти миссис Харриган.
— С чего вы взяли, сестра, что я…
— Вы отвечали слишком уж бойко, лейтенант. Пожалуйста, скажите правду. Вряд ли кто-то сильнее привязан к бедной девочке, чем я и мистер Дункан. Думаю, мы имеем право знать.
— Хорошо. Все равно знают все, кроме мисс Харриган, хотя Джозеф изо всех сил постарался замять это дело.
Сестра Урсула вздрогнула:
— Самоубийство?
— Да. Я так думаю, миссис Харриган не вынесла мысли о слепоте. Традиционная испанская гордость — ужасная штука. После смерти бабки она, последняя из рода Пелайо, видимо, ощутила тяжкое бремя крови. Миссис Харриган нехорошо умерла. Закололась фамильным кинжалом. Прекрасная толедская сталь. Было дознание, я читал отчеты, но следствие проходило за запертыми дверями, и в газеты ничего не попало. Удивительно, чего можно добиться, если потянуть за нужные ниточки. Насколько я знаю, ее даже похоронили как положено, по церковному обряду. Как сказано в “Гамлете”:
… смерть ее темна;
Не будь устав преодолен столь властно, Она ждала бы в несвятой земле.
— Стало быть, церковь решила в пользу миссис Харриган, — сказала сестра Урсула. — Самоубийц редко запрещают хоронить. Мы никогда не исключаем возможность минутного помрачения ума, которое довело беднягу до такого поступка. Ваша история доказывает, что смерть матери и родовая гордость, вместе взятые, довели полуслепую женщину до состояния, в котором она забыла церковный канон. Да будет позволено и мне процитировать “Гамлета”: “О, если бы предвечный не уставил запрет самоубийству”. Разве милость священнослужителей хуже, чем ваша ложь во благо Конче?