Черная ночь не отвечала.
Под ногами — громадина Земля. Где-то под ним плескался океан и затерянные на нем острова. Далеко внизу суетится вечерний Гонолулу, и исполняются чьи-то желания. И Гавайи еще не спят скрытые пеленой туч и ночным покровом.
А он — уже вне всего этого.
Привычного.
Называемого Жизнь.
А она продолжается.
Как обычно.
Только без тебя.
Холодеет и покалывает высь.
Страшит темнота и неопределенность, да и бескрайние просторы пугают.
До него донесся необычный, тонкий звук.
Будто мелкие осколки хрусталя или льдинок, сталкивались друг с другом.
Парень оглядел себя сверху донизу и обомлел: он все так же был в джинсовой рубашке и видел свои руки.
Руки как руки — мозоли на костяшках, ладонь еще не превратилась в кулак, но могла. Все как у истинного верующего несущего добро. Загорелая кожа, вены и переломы — все на месте.
Только тонкокожие и сотканы будто из тумана.
А ниже обнажились проблемы.
Джинсовая рубашка спускалась до пояса, ниже формы становились нечеткими, размытыми, и постепенно переходили в серый, скручивающийся шлейф тянущийся к Земле.
Ниже пояса растворялись очертания, и превращались в нечто, похожее на звездную пыль.
Ног не было!
Шлейф медленно и едва заметно таял, и исчезал с тем самым тонким, еле различаемым звоном, который он уловил.
Нежный звук души падающей в забвение.
— Эй, вы там, наверху! Верните мне ноги! Черт подери, я один. Совсем один в пустынном Космосе. Это тонкая, дымчатая спираль — единственное, что связывает меня с моим миром. И, кажется, она растворяется. Рай у вас в какую сторону? Имейте ввиду, я совсем не созрел для новых перерождений, а небытие ваше мне не нравится, — теперь он точно знал — дальше ничего хорошего не будет.
Еле различаемый тонкий перезвон падающих кристалликов становился все тише. А тишина — пугающей.
Алекс осмотрелся и заметил, что руки потеряли четкость очертаний и стали полупрозрачные, а ниже груди уже и пояса не видно, лишь бледное свечение закрученной серой дымки.
— Что же теперь будет? А будет так, как было. Было до меня, и с этой ночи будет без меня. Глубокий космос намекает о пошлом перетекании из формы в форму. Я растворюсь в пустоте и, вскоре, стану ничем. Темнота вокруг, а спрятаться некуда. Я тут лишний, и требую сейчас же, незамедлительно отправить меня обратно, в мою жизнь, на Гавайи. Я много чего еще не сделал, и обещал своим близким, а обещания нарушать… вы сами знаете.
Он отчетливо увидел, как через несколько часов над горизонтом поднимется огненный шар, в его мареве исчезнут звезды, и вспыхнет мир.
И он вместе с ним.
Поняв, что произойдет через миг, его продрал страх, дрожь и тошнота.
— Мама, я же не умру? Прости меня, если обидел. Я не со зла, просто не понимал, что делал. Люблю тебя, и всегда любил. Хочу, чтобы в следующем рождении ты была с тем, кто тебя любит и заботится о тебе, с нашим овчаром и котэ. А я выкарабкаюсь, и все исправлю. Мы встретимся, чуть позже, — шептал он.
Пространство вокруг него начало едва слышимо потрескивать.
Он вздрогнул, сжался в пружину…
Вокруг затрещало, невидимые спрайты разрывали пространство, и оно, не выдержав напряжения, лопнуло.
Полупрозрачный шлейф втянул его в себя как в водоворот, его закружило и потащило вниз.
Обратно, в настоящее.
Вихрь стал плотным, опять заложило уши.
Вокруг резко потемнело, появился давящий свист, и картинка с островами и городами неожиданно завертелась в обратном порядке. Как на видео проматываемом назад.
Гул, давление, водоворот.
Быстро приближающиеся острова, небоскребы, дома.
Толчок, и внутренний озноб.
Он почувствовал, как в него вернулась жизнь.
Алекс продолжал сидеть на коврике прищурив глаза, наблюдая, как Оле Нидал направляется к соседке расположившейся в паре метров от него.
Из приоткрытой двери в гостиную врывался свежий ночной воздух.
— Твой главный вопрос, — услышал он, и мог бы поклясться, что это голос Оле, если бы не видел того прикладывающего бронзовый артефакт на темечко соседки. — Что после смерти, как там? Есть жизнь, или нет?