– В который раз прощаемся, Мирон. Но ты все туда же, – Максимилиана улыбалась сквозь слезы.
– Хочешь меня?
– Конечно, – теперь она смеялась в голос.
– Еще бы ты возражала, – он хотел опустить голову, отвести глаза, но не мог, находясь в плену ее взгляда, зачарованный исходящим от него магнетизмом.
– Ты неисправим, Мирон.
– Невероятно сексуален и очень опасен. Да. В этом всегда была моя проблема, – он улыбнулся, но внезапно вновь стал серьезен. – Я был бы рад, если бы ты забыла меня, Лиана. Чтобы забыла всю боль, что я тебе причинил. Чтобы к тебе вернулось твое прежнее сияние. Скорбящая птичка всегда расправляла крылья. Как ласточка из «Дюймовочки».
– У тебя всегда было плохо с фантазией по части прозвищ.
– Зато по части секса – никогда, мышка моя.
– Только если ты котяра в этом случае?
– Кастрированный с недавних пор!
– Нечего было орать!
– Нечего было пугать! Я еще не показал, как могу бегать по потолку и ссать в тапки!
– Такое ощущение, что ты прощаешься, Мирон. Думаешь, что я умру во время… ну во время того, как они будут ковыряться в моих мозгах?
– Мне хочется тебя разорвать. Обнять тебя так, чтоб сердце сжалось в груди. Хочется целовать, говорить с тобой обо всем. Я впервые не хочу никуда торопиться. Хочу попробовать заняться с тобой любовью, а не всратым жёстким сексом. Хочу стать для тебя светом и порой такой нужной тьмой. Хочу обнимать тебя, не скупясь на эмоции. Хочу гладить по волосам и размазывать помаду, жадно кусая твои губы. Я такой идиот, что не ценил этих моментов, когда было моё время.
– Твоё время?
– Да, Лиана. Моё время в твоей истории закончилось.
– Это значит, что ты уйдёшь?
– Это значит, что уйдешь ты, Макс.
– Ты назвал меня Макс? Всё же надеешься, что я умру?
– Ты поняла, что я имею в виду, говоря, что ты уйдешь. Моей Лианы больше нет. Она больше не любит меня. Не видать мне МММ.
– МММ? Ты хотел вписаться в финансовую пирамиду?
– Мирон, Максимилиана и Мирослав, – тихо выдохнул он.
– Мирослав?
– Мирону слава! – он пытался сдержать смех.
– Это имя не так расшифровывается.
– Всё равно…
– Почему ты только сейчас об этом говоришь?
– Потому что я только недавно позволил себе об этом мечтать, – вдохнул и выдохнул Мирон, пытаясь подавить глухие рыдания, вновь подступающие и стягивающие горло. – Я не умею говорить, Макс. Я умею только трахаться.
– Сегодня с гордостью можешь записать себе в достижения – впервые разговаривал по душам.
– С любимой женщиной, – добавил Мирон.– Почему мы не делали этого раньше? Мне теперь не кажется это слишком ванильным.
– Потому что не любили, Мирон, – эти безразличные слова заставили его стиснуть зубы. Она напряглась в его объятиях, её кожа похолодела. Он придвинулся и уткнулся подбородком в её макушку. Шёлк её волос защекотал его шею.
– Не любил я, Лиана. Только я, – уже привычным жестом он взял Максимилиану за подбородок и приподнял ее голову. Его губы изогнулись в чувственной улыбке. – Можно попрошу?
– Говори, – улыбнулась Максим.
– До операции пару часов. Займемся один раз… Это самое. Нууу, по-нашему…
– Мирон, ты невозможен!
Он втянул воздуха полной грудью.
– Я позвонил твоим двинутым.
– Ты впервые первым пошёл на контакт, даже, когда тебе это не выгодно.
– Прости меня. Когда-нибудь. Если сможешь.
– Ты впервые попросил прощения.
– Я люблю тебя, Макс, – скомкано, громко и быстро выдохнул Мирон, чтобы разреженный воздух не успел поглотить его слова. – Не говори ничего, пожалуйста. Не разбивай мне сердце, – он накрыл ладонью её губы, замер и подался вперед, словно ничего не мог с собой поделать, так, что его лицо оказалось в дюйме от ее, – Давай, по старой памяти, Макс. Умоляю, – он сжал её шею, потянулся к губам. Делая вид, что ухмыляется, в то время как по щекам бежали слезы. – Ты непутевая. Ты любовь моя. В чём-то грубая, неприступная. Ты избалованная, заколдованная. Сумасшедшая. Но любовь моя…