– К черту весь этот бред, Рон! – Тимур сжимал и разжимал кулаки, пытаясь успокоиться.
В последней попытке взять реванш, Мирон бросился на Тимура, пытаясь пнуть его ногою в пах, но этот удар, казалось, Мурыч и вовсе не ощутил. В ответ его кулак впечатался в грудную клетку Мирона как ядро, выпущенное из метательной машины.
Врезавшись спиной в металлическое ограждение, парень закатил глаза и, замычав, рухнул на пол.
– Что значит попрощаться, Рон?! – Тимур склонился над ним, требуя ответа.
– Ооо, тебе бы понравилось в каком смысле, но ситуация увы не подходящая для твоего ликования... – Мирон откатился в сторону и резким крученым финтом сбил Тимура с ног. Схватившись за грудки друг друга, они закувыркались по стоянке, собирая спинами разбросанный мусор и липкую грязь.
– Хватит, Мурыч! – внезапно Мирон отдернул руки, прекратив сопротивляться, и бессильно откинулся на асфальт. Тимур отстранился и упал рядом. – Хватит. Прошу тебя. Остановись, – Мирон закрыл глаза. – Мне тоже больно, Мурыч! Помнишь?!
– Я не прощу тебя, Рон, – Тимур оттолкнулся от земли и сел, нервно и медленно раскачиваясь взад и вперед, – Я не прощу тебя, если по твоей вине, я не успел с ней попрощаться… – застонал он сквозь зубы, в бессилии царапая асфальт руками, откидывая от себя мусор, колотя кулаками по земле. Грудную клетку сдавливало и разрывало. Жарко, холодно, больно. Тысячи невидимых кинжалов вспарывали кожу, вонзались в сердце, а он всё кричал, захлебываясь глухими рыданиями.
– Если ее не станет, тебе не придется меня наказывать, брат, – еле слышно отозвался Мирон и сел рядом. – Этого не потребуется…
Дождь сыпал на них мелкой обжигающей дробью, словно небеса прохудились, и капли вынужденно прорывались сквозь проваленную бетонную кровлю небосвода, с шорохом пролетая мимо и завершая свой путь на асфальте. Сквозные дыры чернели в кобальтовом небе одна над другой, будто их проделал упавший метеор.
– Что бы ты ей сказал, Мурыч? – первым нарушил гнетущую тишину Мирон.
– Максимилиане?
– Угу.
– Что люблю ее, – Тимур смотрел в пустоту. – Что очень её люблю.
– Я всё время думал, что бы я сказал своей матери, если бы у меня был, хоть один шанс. Но не находился с ответом много лет. Так много хотелось сказать, – Мирон сделал глоток воздуха, пытаясь совладать с болью, разрывающей грудь. – Наверное, лучше, чем твой вариант и придумать сложно. Так мало и так много одновременно. Просто еще раз сказать ей, что люблю ее. Очень ее люблю.
– Она знала это, Рон, – Тимур опустил руку на его плечо. – Чувствовала и знала.
– Макс тоже, Тим, – Мирон накрыл его ладонь своею. – Макс тоже знала, что ты ее любишь, даже если ты не успел ей этого сказать.
Воцарилось молчание, и оно было громче слов.
– Мне жаль, Рон… что я не был рядом, когда был нужен тебе.
– Мне тоже, Мурыч. Мне тоже, – Мирон потер подбородок большим пальцем, вспоминая удар друга, и ухмыльнулся. – Но ты рядом сейчас. И видит бог, нет в мире и на Земле другого человека, которого бы я хотел видеть рядом с собой, во время моего очередного провала, – он прокашлялся и шумно выдохнул. – И ты меня прости, брат. За всё прости.
***
Зал ожидания больницы был переполнен. Гул голосов стоял оглушающий в сравнении мертвенной тишиной городских улиц в этот поздний час. Комната вновь взорвалась от шума и стихла, когда в нее вошел врач.
– Вам обоим нужно идти домой, молодые люди. По правде говоря, от вас жутко несет помойкой. Это недопустимо для больницы.
– Мы немного повздорили. Рядом были мусорные баки, – держа очередную кружку кофе в руках, Тимур пересек комнату парой шагов и оказался рядом с мужчиной в белом халате.
– Увлекательная история, – отозвался врач.
– Как всё прошло? – Мирон хотел задать тысячу вопросов, но смог выдохнуть только самый простой и самый важный.
– Сейчас трудно что-то говорить. Сначала мы будем ждать, пока она придет в себя. Потом, если всё хорошо, будем ждать, пока вернется речь. Это будет долгая реабилитация. Поэтому хватит дежурить здесь. Вам как минимум нужно поесть, помыться и привести себя в надлежащий вид. Уходите или мне придется выпроводить вас за дверь с участием охраны.