– Завидовать нехорошо, Сим, – Кэт посмотрела Максимилиане в лицо, и девушка почувствовала, как ее щеки вспыхнули от неловкости и смущения.
Максим не решалась сказать еще что-нибудь, лишь перекатывала невысказанные слова во рту, словно пробуя их на вкус и уместность.
– Кэти, а обиды забываются? – неожиданно спросила Максимилиана и смутилась, поняв что, ее мысли и вопросы непоследовательны.
– В твоем случае, Макс, забывается абсолютно всё. Но в этом и плюс. Будто тебе дали чистую тетрадь и ручку и дали шанс переписать собственную жизнь. Получить новый опыт, забыть детские травмы и собственные ошибки.
– У меня такое чувство, что я кого-то обидела, – она покраснела, встретившись с Кэти взглядом, но девушка ничего ей не ответила. – Почитаешь мне еще? – спросила Максимилиана, меняя неуютную тему и, поудобнее укладываясь в кровати. – Еще пару дней и я буду знать эту книгу наизусть.
– Она не сумела понять ни одного из двух мужчин, которых любила, и вот теперь потеряла обоих…[1]– прочитала Кэти и неожиданно закашлялась. – Ты очень любила эту книгу. Вечно мне ее цитировала. А теперь пришла моя очередь, – слезы навернулись на ее глаза. – Макс, я очень тебя люблю. Когда ты пришла в себя после операции, я была готова расцеловать каждого врача и санитара, которые были рядом с тобой.
– Это лишнее, – Максим улыбнулась.
– Сейчас я тоже так думаю… но одного врача, я все же расцеловала..
– Кэээээт?
– Не спрашивай ни о чем… Рано еще что-то обсуждать… Но Сан Саныч…. Это просто ходячий секс. И если бы я сама не влюбилась, то обязательно свела тебя с ним…
– Я рада за тебя, Кэти.
– Я сама за себя рада. Впервые в жизни. Я чуточку порадовалась, что ты попала в больницу. Прости меня за это. Но я как девчонка, сложила перед ним лапки, – Кэти тараторила без умолку, не переставая счастливо улыбаться. – Он… он… невероятный. Я им восхищаюсь. Он спас мою лучшую подругу. Он спасает жизни… а я? Я всего лишь владею сетью баров, а рядом с ним…. Я хочу становиться лучше и творить что-то полезное… доброе… для кого–то.
– Это круто, Кэт, – Максим замялась, выбирая между радостью за чужое счастье и любопытством. – А я… я никого не любила? – едва слышно спросила она, откинув с лица свои непокорные кудри.
Кэти почувствовала, как ее сердце бешено заколотилось в груди от того, что она не знала, что ответить Максимилиане.
– Ты никого не любила, Макс. Никого кроме своей Хонды. Ну, еще рисовать, – девушка не понимала, почему решила соврать, но и не нашлась, как объяснить подруге, почему никто из ее поклонников, ни разу к ней не пришел. – Ты рисовала обалденные картины, которые уходят с молотка, по словам Власа. Хочешь, нарисуй себе мужика. Может, он материализуется.
– Я не помню… Я не рисовала… С момента… С какого момента я не рисовала, Кэт?
– Не знаю. В Вегасе, в нашей поездке ты рисовала без остановки в течение трех месяцев. Не останавливалась ни на миг. Все твои картины ушли на твой новый проект, которым сейчас занимается Влас. Он говорит, что обещал это прежней Максим. И работает как фанатик. Хотя я вижу, что его сердечко разбито в хлам отъездом Лизоньки…
– Лиза уехала?
– Оооо, ты вспомнила Лизоньку? – брови Кэт поползли вверх.
– Нет, Влас мне показывал ее фото.
– Лиза уехала в другой город. Там она окончит школу…У ее матери будет ребенок.
– Он ничего мне не сказал об этом.
– Он аккуратен в общении с тобой, Макс… Но то, что он тебе рассказал о ней, а мне нет, говорит о многом. Теперь я понимаю, почему он такой… ну, без настроения в общем…
– Мне жаль, что у них ничего не вышло…
– Просто он истинный джентльмен. Хотел, чтобы у них всё было по-взрослому. А рассказать ей об этом не сумел. Дурачок, мой партнер…
***
Безжизненная кухня холостяцкой квартиры Мирона сегодня стала гостеприимной хозяйкой и волшебной обладательницей скатерти-самобранки. Накрытый стол. Горячительные напитки. Мертвенная тишина, гулко бьющая по перепонкам.
– Ты идиот, Тимур. Не воспользоваться шансом, когда жизнь сама дает карты в руки? – Мирон запрокинул рюмку и, в который раз, подвинул к Тимуру такую же. Но за весь вечер к алкоголю Вермутов так и не прикоснулся.
– Какие карты дала, теми и играю. Максимилиана меня не помнит.
– Она и меня не помнит, Мурыч. Но я ей богу не понимаю, зачем любить воспоминания, если можно любить живого человека? Тим, она жива! И если бы я не был утилизированным и списанным со счетов гондоном, то я бы воспользовался тем, что она меня не помнит, – Мирон сделал глубокий вдох и на секунду задержал дыхание, будто готовился выступать со сцены с важной речью. – Самое идиотское, что могло с нами случиться, – внезапный скомканный смех друга заставил Тимур поднять глаза и оторвать взгляд от чашки кофе с коньяком, которую он крутил в руках.