– Не начинай, Макс. Сегодня есть повод, – размазанная по лицу девчонки жирная тушь, делала ее похожей на забавную панду. – Сегодня я стала взрослой.
– Не поняла, ты сейчас о чём? – переспросила Максим, оторопев от откровения и наперёд прикидывая самые нелицеприятные причины сказанного этой малышкой.
– Карты таро ошиблись, не случилось у меня любви с Власом, – бурчала себе под нос Лизонька. – Меня отшили. Зато сразу и без долгих отступлений. Розовые мечты рассеяны. Сердце разбито. Я – в хламину. По-моему, я отлично справилась с началом взрослой жизни.
– Тааак, девочка драма, на сегодня точно хватит взрослых поступков. Домой. Домой, моя хорошая, – выдохнув про себя о том, что «страшного» ничего не случилось, Максимилиана подхватила Лизоньку под локоть и буквально потащила ее за собой.
– Нет, пожалуйста, Макс. Не надо домой, – неуверенно запротестовала девчонка. – Я сказала отцу, что останусь у Светки. Он меня сегодня не ждет. А я… я не хочу, чтобы он видел меня такой. Я для него ангел, а не вот это вот. – Лиза указала на себя.
– Ну? Что ты натворила? – допытывалась Максимилиана. – Нет. Не так спрошу. Что ты успела натворить?
– Просто… глупость.
– Ну что раскисла, девочка панда. Подумаешь, сердце разбили. Ты тоже можешь его разбить. А может, уже кому-нибудь разбила, – рассуждала вслух Максимилиана. – Но как по мне, лучше разбивать лицо обидчикам, – она горько ухмыльнулась и продолжила. – А вообще, соберись, тряпка. Хватит ныть. Если не сейчас, то завтра обязательно повезет. Давай, примерь счастливое лицо. Не смей грустить. В этом доме, то есть – баре, это запрещено. Мною запрещено.
– Макс, – неслышно выдохнула Лиза, быстро перебирающая ногами и едва поспевающая за своей спасительницей. – А ты веришь в любовь?
– Я верю, что любовь приходит лишь когда не думаешь о ней. Строптивая сучка это ваша любовь. Так и знай.
Глава 53. Верёвка для шибари.
Максимилиана свела брови в мучительной ломке, пытаясь прийти в себя и вынырнуть из царства Морфея, что затянул ее в глубокий сон. Тело ныло в сладкой истоме. Истерзанные поцелуями губы пересохли. Шею ломило от жуткой дикой боли. Мысли тёрлись в мозгу безостановочно, не позволяя упорядочить мерцающий хаос из воспоминаний последних нескольких часов.
Как она оказалась здесь? На этом мокром скользком диване? Зачем?
Помнила лишь, как примчалась в «Мамонт», как отвезла Лизу, а потом…
Потом устремилась навстречу тому, кого ревновала даже к себе. Навстречу тому, что случилось.
Случилось то, что когтило ее сердце, заплатанное глупыми отговорками, что так надо было. Так должно было случиться. Она ждала этого. Она этого хотела. С момента его возвращения. С момента, когда он разбил ей сердце.
Мирон сидел на полу у дивана, на котором мирно спала абсолютно нагая Максимилиана. Его Лиана. Та, что кудрявыми путами задушила его сердце.
Она лежала на животе, а он блуждал взглядом по ее красивой спине, вычерчивая невидимый маршрут от родинки к родинке. Любимое лицо прикрывали неприрученные пружинки ее волос. Горячие пальцы Мирона тягуче и нежно скользили по ее ногам, двигаясь от лодыжек по голеням – к бёдрам.
Темные желания вновь вырывались на свет с ее присутствием. С ее возвращением. Он не мог описать того, что происходило парой часов ранее, но был уверен, что их прежние винно-водочные отношения канули в лету. Сегодня они были без допингов и стимуляторов. Сегодня было по-настоящему.
Он хотел вспомнить каждый дюйм ее тела, медленно и жадно осыпая ее поцелуями. Он не желал останавливаться. Хотел зацеловать ее всю. Каждый шрам, что сам и оставил. Каждый рубец, что до сих пор хранит ее боль и отчаяние. Неприкрытая нагота ее тела снова заводила его с пол оборота. Дикое желание становилось осязаемым и плотным, зависало в воздухе, томно скулило в нетерпении. Он считал каждый ее вдох и выдох, сам – дышал через раз.
«Это всё плохо кончится. Очень плохо. Хуже, чем в прошлый раз», – в такт собственным мыслям, Мирон накинул на Максимилиану свою куртку – единственное, что смог отыскать в душном полумраке комнаты.
Он был рад тому, что случилось в этой тесной запертой ложе. Сам не хотел признавать, но был беспредельно рад тому, что она здесь. Та единственная, что наделала столько шума в его и без того беспокойной жизни.
Когда Мирон бросил Максимилиану, он не знал, что так сильно зацепился сердцем за эту своенравную сучку. Но дни без нее тянулись мучительно и бесконечно.