– В тебе нет ничего святого.
– А я никогда и не был хорошим. И всегда нравился тебе только таким… неотразимым.
– Мне надо побыть одной, – Максимилиана продолжала искать попытки сбежать из его объятий и тесной комнаты, где они не единожды согрешили.
– Я согласен. Как раз залечишь следы минувшей ночи, – он провел пальцами по измученной шее, что хранила следы их полуночного противостояния.
– Тебе всегда было легко делать мне больно.
– Этой ночью ты мне за всё отомстила, – Мирон повернулся к ней так, чтобы она без труда смогла разглядеть следы своего ночного безумия на его спине и затылке.
– Это… – заикалась Максимилиана.
– Это ты, Лиана моя. И мне это очень понравилось. Впрочем, как всегда. От одной мысли завожусь как пацан, – он поправил джинсы, что вновь стали узкими по причине их непозволительной близости, что тянула на новый грех. – Мне будет сложно отказаться от секса с тобой. Но я готов на это, пока ты распутаешь этот вопрос.
– Вопрос?
– Да, вопрос. С кем ты всё же хочешь остаться? Со мной или с одиночеством?
– А если, я выберу быть одна?
– Я буду любить тебя издалека, – Мирон сверлил её взглядом. – Или обращусь к какой-нибудь ведунье, чтобы она тебя приворожила.
– Ты не рассматриваешь третий вариант?
– Нет, Лиана моя. Третьего варианта не дано. Я не дам ему случиться. Уже не дал.
– Что ты имеешь в виду? – тревога поднялась от живота к горлу, дыхание сбилось и стало прерывистым.
– То, что Тимур тебя точно не простит, девочка моя. Слишком гордый зараза. Гордый и принципиальный.
– Как ты?!
– Всё просто, – он протянул ей ее потушенный гаджет.
– Что ты сделал, Мирон?
– Сжёг мосты, освобождая нам путь, – Мирон обхватил её шею и челюсть, заставляя смотреть ему прямо в глаза.
– Продолжаешь вести себя, будто я твоя собственность? – грозно прорычала Максимилиана.
– Ты моя женщина.
– По-собственнически, Мирон. Очень по-собственнически.
– По любви, Лиана. По страсти. По выбору. Я выбрал тебя. Если кто-то будет мне мешать – я его убью. Если понадобится – тебя тоже.
– Ты думаешь, меня заводят твои угрозы? – злость разрасталась в ее груди, вырываясь наружу.
– Я думаю, сколько времени я потерял, пока динамил тебя. Я думаю о том, как просить у тебя прощения за каждую слезинку. Я думаю о том, сколько мне понадобится поцелуев. Чтобы залатать каждый шрам на моем любимом теле. И сколько разговоров понадобится, чтобы залечить душу, – он вновь закутал её в свои объятия, притянул к себе.
– Иногда мне кажется, что в глубине души, ты совершенно другой. И обязательно есть причина, почему ты пытаешься казаться ублюдком.
– Лучше тебе не знать этой истории, моя родная, – горячее дыхание Мирона обожгло кожу на ее шее.
– Если мы станем парой, ты мне ее расскажешь? Эту страшную историю? – стоило встретиться с ним взглядом, как язык присох к нёбу, а сердце пустилось в пляс.
– Если станем, обязательно расскажу, – хриплый голос над ее ухом, от которого ее моментально бросило в дрожь. Его лицо вновь оказалось непозволительно близко. Он глубоко дышал. – Когда вступает запрет на поцелуи и объятия? А впрочем… пусть вступит позднее. Минуты через две, – он с нетерпением жадно впился в ее губы, затыкая в ответ, чтобы она с секунду еще могла подумать над его предложением. Чтобы улетучились все ее сомнения. Чтобы еще пару минут побыть с ней – его Лианой.
[1] Итальянское "bravo" уместно кричать только мужчине, так это форма мужского рода единственного числа. Для похвалы женщины произносят "brava".
[2] Петтинг – форма сексуальной активности без непосредственно полового акта между партнёрами. Имеет множество форм проявления и реализации.
[3] Форшпиль – предварительные ласки, которыми обмениваются партнёры перед началом полового акта.
Глава 57. Забытые раны
Некоторые воспоминания хочется
вымести из памяти, как мусор,
но они словно рассыпавшееся
битое стекло.
Мелкие осколки в укромных уголках –
иногда больно ранят.
«Дневники Ники», Настя Бонс.
– На что уставился, щенок? Припёрся, так заходи. Присядь рядом, – от отца семейства разило кислой капустой и дешевой водкой. Мирон поморщился и подавил непроизвольный рвотный рефлекс.
Много недель в этом доме ничего не менялось. Кухня, как и всегда, была завалена дюжиной пустых бутылок и окурков, валяющихся тут и там. Грязная посуда давно обросла грязью и памятью о том, что на ней когда-то подавали к столу. Она кочевала со стола на подоконник и обратно, не посещая мойку даже в перерывах между закусками к сорокоградусной и пиву.