Малянов кивнул, ощущая, как краснеет его лицо.
— А что касается конкретики той или иной предметной области, которую этот экстра-вызов использует как базовую основу — это второстепенные частности. Среди членов нашей группы есть художники, писатели, даже резчики по дереву — всем им пришлось столкнуться с тем же самым. Мы совершили ошибку, посчитав свои научные исследования чем-то, что представляет непосредственную угрозу для Мироздания. Хотя винить нас за это нельзя — наш круг был слишком узким и выборка получилась нерепрезентативной. Твои успехи в разработке теории диффузных туманностей, открытие, сделанное Вайнгартеном в ходе анализа ревертазы, захаровская идея с феддингами — это не более чем сигналы, возмущения в системе, свидетельствующие о том, что инициировавший их агент способен на более серьезный уровень вовлечения в процессы самоусложнения Мироздания, чем обычно наблюдается среди ему подобных. В качестве ответной реакции от Мироздания такому агенту поступает набор условий, новые данные, новый масштаб явлений, предоставляющих огромный спектр для работы в совершенно новом направлении и — что еще более важно! — в качественно новом формате. И тогда случается главный экзамен, как ты тогда верно сказал... хотя никто из нас тогда не знал, на каком столе лежат билеты с вопросами, а на каком — развлекательная макулатура для праздношатающихся.
Вечеровский, казалось, только сейчас заметил, что Малянов последние минуты сидит с прижатыми к лицу ладонями. Он замолчал и какое-то время смотрел на Малянова с новым для себя выражением, а затем негромко добавил:
— Выбрав диетический рацион, рано или поздно ловишь себя на ощущении оскомины. Я прав, Дима?
Малянов отнял ладони от лица и кивнул, ощущая острую потребность рассказать о том, что он чувствовал все эти годы. Но еще не успев начать, он уже понимал, что в этом нет нужды, что Фил все знает, что он, конечно же, знал это два года назад, когда стоял в обгорелом костюме посреди обугленной, испещренной пропалинами прихожей и принимал из рук Малянова папку с "М-полостями".
Малянов запнулся, и неожиданно для самого себя тихо спросил:
— Фил, а за что тогда они тебя лупили, в таком случае? Ты же был близок к тому, чтобы расставить все точки над i...
— На самом деле непосредственно меня, как и любого из вас, никто не лупил. Вспомни, что за исключением запаниковавшего Снегового ни одной жертвы не было. Даже физического повреждения никому не было нанесено — вся игра проходила на нервах, на воображении, на нашей производной от событий, на наших моделях реальности. Кстати, угадай, что стало последней каплей для Вайнгартена?
Малянова задумался и почти сразу его осенило:
— Неужели то самое дерево? — и он впервые рассмеялся, с огромным облегчением, природу которого до конца еще не осознавал.
— Оно самое! — подтвердил Вечеровский. — Видимо, для него, как биолога, это оказалось самым абсурдным, самым неприемлемым для всех его представлений. Более абсурдным, чем завистливая сверхцивилизация. Это, конечно же, сразу выбило фундамент из-под ног позитивиста.
Отсмеявшись, Малянов вспомнил захаровского странного мальчика и сказал:
— Фил, а ты заходил к кому-нибудь еще? Был у Вальки?
Вечеровский наклонил голову, с улыбкой глядя на Малянова, и начал:
— Дима... пф-пф... ты все еще никак не можешь... — но затем, не закончив фразу, вынул изо рта трубку и ткнул ею в направлении Малянова. — Помнишь у меня "Вероломство образов"?
Конечно, Малянов помнил эту репродукцию картины Рене Магритта, висевшую у Вечеровского в гостиной.