Я догадался, что Снаут ходит кругами, не приступая к главному, потому что сам еще не знает, как выразить то, к чему пришел в ходе своих размышлений. Поэтому, не дожидаясь очередной метафоры, я спросил:
— Но почему именно Солярис?
Вероятно, это прозвучало слишком резко, потому что он тут же повернулся ко мне и произнес тихим ровным голосом:
— Потому что мы приписываем океану сознание, в котором он абсолютно не нуждается и которого у него нет — вне зависимости от масштаба и сложности тех искусственных явлений, которые он предоставляет в наше распоряжение, начиная симметриадами и заканчивая регуляцией собственной орбиты. Можешь сюда добавить также феномен гостей... кстати, я бы не рискнул утверждать, что это явление для самого океана относится к иной категории активности, чем, например, те же манипуляции с гравитационным полем обоих его солнц.
— Но нам совсем не обязательно опираться на тезис наличия сознания у океана!
— Нам это удается лишь до тех пор, пока мы его деятельность не рассматриваем как разумную. Пойми, Кельвин, именно здесь наша пижама трещит по всем швам — как только мы пытаемся поместить в единственно доступное нам представление о разуме такую рациональную деятельность, которая лишена всех привычных нам атрибутов. Атрибутов, составляющих для нас главную ценность и являющихся стержнем нашей онтологической самоидентификации. Да, именно так — главную ценность...
Снаут не повысил голоса, однако нажим в его интонации свидетельствовал о том, что внутри его какие-то струны натянуты да предела. До меня дошло, что в другой ситуации он бы уже сорвался, если бы... если бы не труп Гибаряна в морозильнике. Возможно, Снауту этот разговор был нужнее, чем мне — похоже, его давил какой-то груз, что-то слишком большое и тяжелое для того, чтобы его можно было держать внутри одного человека.
— В конце концов, для успешного функционирования рационально действующему агенту совершенно не обязательно обладать сознанием. В отличие от нас, стайных животных, океан никогда не знал никакого другого, за всю свою эволюцию ему не потребовалось формировать сам концепт иной мыслящей сущности. Подозреваю, что на его языке — если бы у него был язык — это было бы тройной катахрезой. Я вполне допускаю, что его уровень организации исключает само членение на субъект и объект. Для него все происходящее — часть единого целого, и с этой точки зрения те манипуляции, которые он производит с орбитой своей планеты, являются чем-то вроде внутреннего механизма поддержки гомеостаза, аналогом парасимпатической системы на космическом уровне. Допускаю также, что и нас с тобой он воспринимает не как отдельные от себя субъекты, сопоставимые с собой — поскольку его смысловое пространство лишено понятий "я" и "другой". Мы для него — не более чем странный феномен, опухоль, новообразование, природу которого он пытается интегрировать в свои механизмы саморегуляции. Точно так же он реагировал бы на, скажем, внезапную тектоническую активность внутри своей мантии... хотя, насколько нам известно, она давно уже находится под его полным контролем. Природа феномена, который представляет из себя Станция с нами внутри, требует от него нового подхода. И вот вам — гости. Для нас эти гости — нечто из ряда вон выходящее, апеллирующее к очень личностным понятиям, лежащим в категориях ментальной или социальной области: "совесть", "культура", "человечность" и так далее. Однако, если бы мы проявили хладнокровие, как к этому, кстати, постоянно призывает наш милейший Сарториус, мы бы поняли, что и гости, и мы сами, и вся Станция и оба солнца Соляриса — не более чем элементы уравнения, решаемого океаном. Для нас овеществление наших ментальных образов — человеческая трагедия. Как минимум мелодрама. Отсюда — чисто человеческие реакции: слезы, сопли и прочие выделения. А он всего лишь перебирает константы. Мы же, вместо того, чтобы понять это, продолжаем держаться за свою домашнюю пижаму, упрямо наделяя внесознательную рациональную деятельность океана привычными нам атрибутами сознательных интенций.
Снаут сделал паузу, прикрыв на секунду глаза обожженными веками, затем метнул исподлобья испытующий взгляд и продолжил:
— Да, знаю, ничего нового ты сейчас не услышал. Эти проблемы начались ещё до обнаружения Соляриса, и даже задолго до выхода человека в космос. Всю свою жизнь человечество использовало навыки установления контакта с себе подобными, оттачивая паттерны нахождения взаимопонимания. Мы никогда не ставили под сомнение важность этой задачи — в поведении любого социального животного она всегда имела статус исходного постулата: каждое разумное существо должно уметь находить контакт с другим разумным существом. Мы никогда не задумывались о том, что в этом утверждении одни условности и имплицитные допущения. В сущности, наши представления о Разуме оказались замкнуты на самих себе. Стоило нам открыть Солярис, как вся их ущербность стала для нас очевидной — со всего нашего экспансионистского разбега мы уткнулись в стену, которой сами же отграничили себя от Природы.