Он махнул рукой в сторону иллюминатора:
— В сущности, океан Соляриса — это то воплощение идей мыслящей материи, органа разумной природы, о котором человечество сотни лет болтало разнообразный вздор... поскольку подразумевало при этом вариации мышления исключительно самого хомо сапиенса. Когда же это человечество столкнулось нос к носу с практически рафинированным представителем хрестоматийной строфы Вергилия: mens agitat molem — оно напрочь отказалось верить своим глазам. Еще бы — столько амбиций человека разумного тут же пошло ко дну, сколько самовлюбленных иллюзий утонуло в этой кровавой пене, сколько пафосной болтовни гуманистов заглушено немыми симметриадами! Как ты думаешь, что оказалось самым потрясающим для человека из всех фактов, узнанных в ходе изучения Соляриса? Не открытие его невообразимых возможностей, практический аспект которых превосходит наши технологии и фундаментальные представления о механизмах Вселенной. Не наша позорная импотенция в попытках навязать ему рукопожатие и усадить за стол переговоров. И даже не его унизительное игнорирование самого факта существования царей природы, вторгшихся в его систему. Все это — мелочи, ерунда... Всю свою историю человечество легко справлялось с подобными фрустрациями. Благо, у разумной обезьяны в наличии широкий выбор инструментов: от зачисления явления в разряд "стохастических природных процессов, не представляющих интереса" до ядерных бомбардировок в планетарном масштабе. Любой из этих вариантов может быть рационализирован и обоснован таким образом, что ни наше самолюбие, ни наша так называемая Великая Миссия, ни наша совесть не пострадают. И если бы дело было только в этом, не сомневаюсь, так бы и поступили. Причем задолго до твоего прибытия сюда. Однако все намного хуже... И я даже не знаю, кого это больше коснется — тех, кто находится за пределами Земли, или тех, кто остался на ней.
— Даже так?
— Да, Крис...
Снаут медленно повернул голову к багровому окну, и я машинально проследовал глазами за его взглядом. С этого ракурса океана не было видно, даже сам горизонт скрывался за нижней кромкой толстого стекла иллюминатора, но меня не оставляло ощущение, что он — здесь. Океан был не за окном — он был внутри станции, он присутствовал в столовой, он даже ощущался внутри меня самого. В другое время и в другом месте я бы назвал это ощущение предвестником паранойи, но сейчас — странное дело! — слушая Снаута и начиная его понимать, я не испытывал беспокойства от этого присутствия. Скорее, оно, если можно так выразиться, как-то дополняло то, что он пытался мне объяснить.
— На Солярисе нас ждало открытие, которое человек ни разу не сделал за всю историю своей цивилизации и которое надеялся не сделать никогда: здесь, на станции, для homo sapiens стало ясно, что все его замечательные человеческие достижения не стоят ломаного гроша, что вся человеческая культура, построенная вокруг потребности регулировать взаимоотношения между носителями разума — сущая ерунда, сентиментальная чушь облысевшего примата. Мы вдруг увидели, что сама эта наша потребность поисков взаимопонимания — совершенно не обязательна для того, чтобы быть представителем рационального начала, агентом познания, подчиняющим себе природу и живущим с ней в куда большей гармонии, чем на это способен так называемый Человек Разумный...
Снаут вдруг сильно зажмурился, словно его ослепили теплые сумеречные отблески солнца, затем отвернулся от окна и, широко раскрыв глаза, глядя прямо на меня, отчеканил:
— Кельвин, на Солярисе с человека не только содрали шелуху антропоцентрической спеси, вместе с ней мы лишились значительной части нашей экзистенциальной опоры. Можно сказать, что мы не просто утратили веру в собственную миссию, но, вероятно, и весь смысл нашего...
— Погоди... — перебил я его. — О какой миссии ты говоришь? Покорение природы?
Он небрежно махнул рукой:
— И эту тоже. Но в первую очередь — миcсию познания, миссию носителей всемогущего Разума, который — как мы наивно полагали — нашими усилиями будет расширяться по галактике, ассимилируя родственные очаги когнитивной активности... Прекрасная цель, не так ли? Благородная, почетная и весьма прибыльная, чего уж там скрывать... И тут вдруг выясняется, что в природе существуют такие механизмы ее самоотражения и самоорганизации, которые в сравнении с разумом млекопитающих куда более функциональны, гармоничны и органичны… Наш прославленный путь эволюционного биологического авангарда оказался позорной болотной возней конкурирующих многоклеточных организмов! Это болото представлялось нам бескрайним морем, но на самом деле оказалось локальной лужей, за пределами которой никто не ценит умение фильтровать мутный ил в поисках пищи или высматривать сквозь него своих сородичей — в ходе удовлетворения так называемой жажды понимания.