— Мне-то казалось, вы устали.
— Я успел отдохнуть.
— Понятно. Мне-то казалось, что вы посидите, и мы хорошенько потолкуем.
— А может, потолкуем, когда я вернусь?
— Ладно, не имеет значения, — горько произнес Город.
— Хорошо, к черту прогулку, — горько произнес Кармоди и сел.
— Я уже не хочу, — сказал Город. — Идите, гуляйте на здоровье.
— Спокойной ночи, — произнес Кармоди.
— Прошу прощения?
— Я сказал «спокойной ночи».
— Вы собираетесь спать?
— Разумеется.
— Спать? Прямо сейчас?
— А почему бы и нет?
— Да так… — промолвил Город. — Вы забыли умыться.
— А-а… действительно. Ничего, утром умоюсь.
— Вы давно не принимали ванну?
— Да, очень давно. Утром приму.
— Разве у вас не улучшится самочувствие, если вы примете ванну сейчас?
— Нет.
— Даже если я сам наберу воды?
— Нет, черт побери! Нет! Я хочу спать!
— Поступайте как знаете, — сказал Город. — Не умывайтесь, не учитесь, неправильно питайтесь. Но тогда не пеняйте на меня.
— Пенять? За что?
— За все, что угодно, — ответил Город.
— Ну а именно? Что ты имеешь в виду?
— Не важно.
— Зачем же ты вообще об этом заговорил?
— Исключительно ради вас.
— Понимаю.
— Мне-то все равно, моетесь вы или нет…
— Ясно.
— …когда относишься к делу неравнодушно, — продолжал Город, — со всей ответственностью, очень неприятно выслушивать брань в свой адрес.
— Этого не было.
— Сейчас не было. А раньше днем было.
— Ну… погорячился.
— Все из-за курения.
— Ты опять за свое!
— Ладно, не буду, — сказал Город. — Дымите, как труба. Мне-то что?
— Вот-вот! — Кармоди закурил.
— Но я оказался несостоятельным, — посетовал Город.
— Нет-нет, — заверил Кармоди. — Не надо так говорить. Пожалуйста.
— Забудем об этом, — произнес Город.
— Хорошо.
— Иногда я чересчур рьяно берусь за дело.
— Да уж.
— Все это очень тяжело — и особенно потому, что я прав. Я прав, вы же знаете.
— Знаю, — сказал Кармоди. — Ты прав, ты прав, ты всегда прав. Прав-прав-прав-прав…
— Не надо перевозбуждаться, — остановил Город. — Хотите выпить стакан молока?
— Нет.
— Точно не хотите?
Кармоди закрыл лицо руками. Ему было не по себе. Он чувствовал себя крайне виноватым, слабым, грязным, нездоровым и неряшливым. Он чувствовал себя глубоко испорченным человеком и, более того, навеки обреченным на такое состояние, если только он не изменится, приспособится, исправится…
Но Кармоди и не пытался сделать что-нибудь подобное. Он поднялся на ноги, расправил плечи и решительно зашагал прочь от римской площади и венецианского мостика.
— Куда вы? — спросил Город. — Что случилось?
Поджав губы, Кармоди молча шествовал мимо детского парка и здания «Америкэн экспресс».
— Что я сделал плохого? — воскликнул Город. — Что? Скажите мне просто, что?!
Храня молчание, Кармоди миновал французский ресторанчик и португальскую синагогу и вышел, наконец, на опрятную зеленую равнину, что окружала Бельведер.
— Неблагодарный! — закричал ему вслед Город. — Ты такой же, как все остальные! Вы, люди, вообще склочные создания, никогда не бываете довольны.
Кармоди сел в машину и завел двигатель.
— С другой стороны, — задумчиво произнес Бельведер, — вы никогда не выказываете и своего недовольства… Мораль, полагаю, в том, что Городу необходимо запастись терпением.
Кармоди выехал на шоссе и взял путь на Нью-Йорк.
— Счастливой поездки! — закричал на прощанье Бельведер. — Не волнуйтесь обо мне, я буду вас ждать!
Кармоди с силой надавил на педаль газа. Он предпочел бы не слышать последней фразы.
Исаак Башевис Зингер ЙОХИД И ЙОХИДА Пер. В. Ананьев
В городских пейзажах слышны колокола ада. Любовь там — болезнь, ведущая к смерти, зеленые поля и синее небо — сцена для разврата, а смерть — лишь мелкий эпизод вечной жизни. Исаак Башевис Зингер, признанный мастер еврейской литературы, мстительно мажет черным философские игрушки, которые так любит современный человек. С насмешливым взглядом всезнающего скептика он пробует реальность на прочность, швыряет в нее камни и отталкивает в прошлое картонные шаблоны. В результате получилось отличное еврейское иконоборчество.
Дж. ДаннВ тюрьме, где осужденные души ждали отправления в Шеол[45] — так там называли Землю, — была одна женская душа, Йохида. Души забывали свое прошлое. Пура, Ангел Забвения, рассеивающий Божественный свет и сокрывающий Его лицо, царил над ними. Йохида, позабывшая о своем спуске с Трона Славы, много грешила. Всему виною была ее ревность. Она подозревала все женские души, не только верные Богу, но и отринувшие Его, в связях со своим любовником Йохидом. Души, говорила она, не были созданы, они просто возникли из ничего, а значит, у них нет ни целей, ни задач, которые следовало бы выполнить. Хотя власти и проявляли к ней исключительное терпение и многое прощали, но в конце концов случилось так, что Йохиду все же приговорили к смерти. Судья объявил срок, в который ее должны были отправить на кладбище под названием Земля.