Тут, врачь незнакомый, видать один из главных, возмущаца стал, как так, мол, неуважительно относитесь вы пациенты к персоналу в белых халатах, привык наверное в своей больнице, чтоб больные в нем бога видели и на него как на лик святой икону смотрели. Напрасно он эта. Ой напрасно.
От приговоренных к смерти неизлечимым недугом, которые уже спасения от вечьно безсильной медицины не ждут, и на врача не уповают, услышал он многое. И про то что душа безсмертна не в спасение а в наказание, чтоб и после смерти покою небыло бедолагам при жизни такие мучения принимавшим ежедневно каких не всякий конь то вытерпит. И про то что неразумеет он в жизни ни рожна если думает как выглядит на людях жизни спасение, а понимал бы не лез со своими меркантильными обидами, корча из себя святошу. Вобщем, тубанар это не просто больничька, как ему доходчивым русским матерным разъяснили тут же, люди здеся годами лежат и ни от кого ничего хорошего уже не ждут, смерти приговоренные судьбою неотвратимой не празднуют новых годов и не бояца ни черта ни полиции, как простых неприятностей типа дождика ли снега. Что им судья и прокурор когда скоро пред всевышним ответ держать предстоит каждому.
А просто врачь, возомнивший себя вправе решать, сам себя в мишень превращает, и не только для виртуальных проклятий, но и вполне реальных ножей и кирпичей, каких повсюду великое множество, когда за себя отвечать каждый сам привык, не ожидая пока его труп освидетельствуют те кто на закон уповают.
Вышла сестра хозяйка, пользовавшаяся у больных авторитетом, и разогнав их увела начальника. Спасенный было от гнева народной толпы начальник, решил пар спустить отыгравшис на подчиненных ему медсестрах которые атестацию ежегодную ему сдавать обречены и слова против возражать бояца, когда вторая из его кабинета в слезах выпорхнула, у одного из болезных нервов не хватило, пошол спросить врача как его дом найти вечером чаю попить в гости пойти, врачь стал орать после чего раскладывал свои зубы долго по столу требуя вызвать полицию и объяснить ему в чем он так неправ был что ему парою ударов весь феис отрихтовали как борт побывавшей в аварии легковушки. Вобщем, что тут говорить когда цирк уехал, а клоуны остались.
Полиция приехала. Однако не раз, уже и не первую сотню раз, а поболее приезжали они в тубдиспансер, знали заранее что за публика, восновном ранее сидевшие и права свои знающие, наученные самой лихой судьбой отгрызаца от ментов как от наледи зверь примерзший долгой зимней ночькой к снежному насту, шкуру свою отгрызая огрызаеца поутрам чтоб встать.
Там, за периметром то, скоренько научишса отгрызаца, и права свои вызубриш, и прокуроров по надзору телефоны, или сломаешса и шнырём менты сделают своим, такую школу прошедшие помнили её всю жизнь, это как на велосипеде катаца, хоть через не один год потом сядеш и сразу сам вспомниш, как вести, велосипед, как реагировать на тот или другой перекос. Вот и сидевшие, хоть через много лет сядут снова и сразу ведут уже умело себя, реагируя рефлекторно на любые перекосы. А побить и искалечить каждого могут, сломать ребра, поломать тело, вот только духом сильных не согнуть, душу спасающих и на тело глядящих как на костюм свой земной, на этом свете парадновыходной, хорош костюм, хорош, а на тот свет всеж с собой не забереш. Поэтому телесные страдания пугали их, этих мучеников по жизни, бедолаг горемычьных, куда менее травм души. И менты это понимали, лишних проблем себе не создавали втягиваясь в безполезную зачастую войну, с жалобами во все инстанции и опозицией под руководством грамотных смотрящих, неизвестно чего можно было бы такой очередной грызней добица, но уж точьно не покорности и кротости, от стаи неукротимых волков в человечьем обличии.