Томас Уильям Марк Перри II. Сын моего мужа, которого он так любил, которым он гордился. Которого я считала своим хорошим другом, не смотря на мизерную разницу в возрасте.
Паника. Страх. Шок. И острая боль, разрывающая меня изнутри.
— Ах, на что только не пойдешь ради любви и мести. Ведь так, Ана? Том пригласил меня, чтобы я показал тебе, как больно ему было, когда ты раздвигала свои прекрасные ножки перед его папашей, когда могла бы быть его.
— А после мы уедем, уедем, Анастейша, уедем, уедем, уедем!
Добро пожаловать в ад, Ана Стил.
— Представляешь, это всё — идея Тома, — Алекс копается в ящиках комода, разыскивая устройство для моей экзекуции, Том же пихает меня под колени, заставляя упасть на колени. — Вот это идеально… Томас страдал, это ты делала ему больно, специально. И сейчас я сделаю тебе так же, как было ему.
Это плеть, любимая «кошка», кажется. Без разогрева флоггером. И Алекс не жалеет силы, не жалеет и меня, ногами пиная, если ему надо, чтобы я перевернулась. Больно настолько, что перестаю чувствовать некоторые участки тела, а голос срывается от безумного визга. Задыхаюсь от слез… И возбуждаю этим Алекса, в отличие от Тома, чуть ли не плачущего вместе со мной. Он безумен, в самом прямом смысле, он болен!
Время перестает существовать для меня. Алекс меняет «кошку» на что-то иное, я уже не замечаю, я даже не чувствую боли, лишь легкое пощипывание, и это злит Алекса. Он сильнее пинает меня, не прекращая играть, и я даже не замечаю, когда теряю сознание.
***
Где я? Почему такая темнота, но при этом всё плывет… Так холодно... О, господи, я голая!
Голая, со связанными ногами, подвешенная за кожаные наручники, судя по слабому освещению и обстановке, всё ещё в собственной игровой.
Верещу, пытаясь выбраться из плена, но во рту кляп. Лишь громкое мычание, которое пробуждает моего мучителя.
Удар.
Звонкий, болезненный, раздирающий кожу на спине. Настолько сильный, что я чувствую капельку крови, ползущую от лопаток вниз по ягодицам…
Больно настолько, что я не чувствую спину.
— Наконец-то ты очнулась, Анастейша!
Том. Алекс. Ад.
А Мастер Икс профессионал. Том делает больно, беспредельно больно, когда у Алекса каждый удар был шедевром, хоть и приносящим боль, но не ранящим.
— Как ты хороша, Анастейша. Как. Ты. Хо-ро-ша, — голос рядом с моим ухом, и голос такой сладкий, близкий, хрипловатый и надломленный. Меня трясет от этого звука. Или сотрясает из-за безмерно сильных ударов по спине девайсом, который я не могу опознать… — Этот ублюдок умел выбирать, — крючки скрипят, когда мучитель поворачивает меня лицом к себе, схватив за грудь. Я начинаю задыхаться, меня тошнит, и Том проворно снимает с меня кляп. В глазах слезы, и я не скрываю их, но не могу даже всхлипнуть.
— Ты никогда не замечала меня. Я думал, потому что слишком молод, я смирился. Поверил, что ты предпочитаешь стариков. А потом ты встретила этого! Котика! — зловещий смех наполняет комнату, но и удары прекращаются. — И я сорвался. Ты всегда была такой красивой, и даже твои шрамы не уродовали тебя. Я столько лет мечтал, как прикоснусь к каждому из них своим языком, с самого первого раза как подсмотрел за вашим сексом с отцом. В каждом сне, в каждом своем сне я видел, как ты бы извивалась подо мной, как извивалась каждый раз под ним. Престарелым, больным ублюдком-педофилом.
Этого просто не может быть.
— Почему…
— Помнишь, отец меня раньше времени вернул матери, в последний раз? Он застукал меня за мастурбацией на тебя. Ты копалась в саду, короткая майка и обтягивающие шорты. Я просто мечтал укусить тебя за эту прекрасную задницу, — Том обходит меня, чуть приподнимает и впивается зубами в самую ранимую кожу. Крик такой громкий, что я снова теряю голос. Адски больно. Больно. Больно… Том разжимает челюсти, и снова встает передо мной, звучно целуя в живот, оставляя кровавый след от своих губ на моем теле.
Моей кровью.
— Чертов псих! — мои вдохи громче чем слова, которые я шепчу сквозь водопад слез.
— Ты так смешно пищишь и закатываешь глаза, когда кончаешь. Твой Котёнок говорил тебе об этом? Хочу слышать тебя, снова, Ана. Хочу быть причиной твоего оргазма.
— Ты больной…
— Говорит мне та, в чьем доме целая комната для грязных игр. Говорит та, которая без брезгливости подкладывала свое красивое, молодое тело под старого козла. Мы достойны друг друга, Ана, — его руки на моей груди, он больно выкручивает сосок, другой лаская языком, и самое ужасное в этом — тело реагирует! Какого-то хрена тело реагирует, предав меня! — Пообещай мне, мерзкая сладкая крошка, что будешь пищать.
— Это твоих рук дело… Это ты убил Трэвиса, — и Алекс подтвердил это, я просто не могу поверить!
— Но мне было искренне жаль, что ты потеряла ребенка. В аварии папочка выжил, он даже пытался помочь тебе, но я это быстро исправил.
— Почему?..
— Потому что ты должна принадлежать мне, только мне, никому другому! — пощечина оглушает меня, а этот ублюдок отлетает от меня на метр, сам испугавшись своих действий. — Слишком много вопросов, Ана.
Кляп занимает свое место, а Том отходит от меня, по-хозяйски шаря в ящиках комода, пока не достает оттуда простой вибратор.
— Я хочу любить тебя, Ана. И я буду любить тебя, а однажды и ты полюбишь меня.
Резким движением этот псих разводит мои ноги, нанося на складочки много смазки, но сам не делает сексуальных действий. Прислонив холодную игрушку к моему комочку нервов, он включает вибрацию.
Сама того не желая, до тошноты от самой себя, я получаю удовольствие. Чисто физическое, но от этого не легче. Слезы льются без остановки, а всхлипы чередуются с тяжелыми вздохами, еще и чертов кляп…
— Смотри, Анастейша! — очередная пощечина, Том вошел во вкус, а я пытаюсь плотнее сжать бедра, подтянуться, я не знаю, лишь бы чертов вибратор не касался меня! — Давай украсим тебя, Ана. Ты должна принадлежать мне, никому другому, и ты будешь помнить об этом!
В его словах нет основы… Будто это и не его фразы, будто они заучены.
Он нервничает, даже озирается по сторонам, ищет кого-то, может Алекса, или что-то, а потом будто вспоминает и широко улыбается, доставая из кармана джинс нож.
Мне конец.
— Будешь дергаться — порежу еще сильнее, Ана, — холодный металл касается моего живота и разрывает кожу, пуская струйки крови. Господи, пожалуйста, как больно, как страшно… — Смотри, Анастейша!
Не имея возможности возразить, я наблюдаю, как это умалишенный ублюдок вырезает свое имя на моей гладкой коже. Я так хочу кричать, но лишь глубоко дышу, боясь даже пикнуть, с трудом держась. Бессердечный ублюдок, левой рукой он меняет скорость вибрации и снова плотно прижимает игрушку к моей плоти. Смотря мне в глаза, Том обводит свое имя в кровавое сердечко, и я вскрикиваю, нож входит чуть глубже, но все еще ранит только кожу, игрушка мучает меня, и я кончаю, ему на радость, и вправду закатив глаза, но промычав, что он больной.
— Алекс испачкал тебя, надо стряхнуть… — новые и новые раны ножом, хоть и неглубокие, не менее кровоточащие…
— На, выпей, — распахиваю глаза, но реальность не меняется. Моя спина, мое тело, о боже… Том все еще держит свой нож в руках, но я больше не подвешена, а лежу на кровати. - Пей!
Откручиваю крышку и делаю несколько жадных глотков простой минералки. Черт, моя голова…
— Хорошая девочка, — этот психопат наклоняется ко мне и целует в соленые от слез губы, но не требуя большего. Мягко взлохматив мои волосы, он укладывает меня на живот и довольно профессионально привязывает меня поперек кровати. Голова кружится, это из-за потери крови, я думаю. Я еще думаю.
— Знаешь, что чувствовал я, Анастейша? Что чувствовал я, когда этот урод пихал в тебя свой старческий морщинистый член?