— С самого начала?! — строптивая звезда вскочила с места.
— Нет, Максим — довольно! Я не буду петь. Ты издеваешься? Я исполнял эту строчку, в последний раз, с самого начала — уже раз двадцать. И раз тридцать, с середины! А слово — ночь, пропел вообще без счёта! Сколько можно? Всё! Достало. Ухожу. Пусть другие пытаются петь писклявыми голосами — хоть пятьдесят — хоть сто раз.
— Валера, не кипятись, выпей водички, успокойся, — попытались достучаться до сознания вокалиста. — Осталось всего ничего — каких-то два куплета.
— Всего? Два? Осталось?! Нет, хватит, — неуступчивый работник подвёл итог своей творческой деятельности. Он снял наушники с головы.
— …Я пошёл. У меня дел по горло: Надо афишу дорисовать. Задник необходимо повесить на сцену. Зайти вечером за хлебом. Купить корм для собаки. И много чего другого… — А я сижу, скулю — дурью занимаюсь!
Непризнанный гений попытался выйти наружу. Схватился за ручку, недовольно рванул на себя дверь и увидел группу девчат гроздью облепивших выход из студии…
— Валера.
— ..Валера!
— …Валерочка!
Эхом раздались голоса в коридоре. Девчушки стали напирать в сторону появившегося артиста.
— Мы шли с занятий по шитью. Прислушались: А тут, ты — за дверью, поёшь.
— .. Музыка такая красивая. Всем нравится. Это ты сочинил? Какой молодец!
— …Спой ещё раз.
— …Пожалуйста!
— …Девочки, попросим, все вместе. Пусть споёт.
— Э-э-э, — Валерка захлопнул дверь перед самым носом почтенных воздыхателей его таланта. Задумался, гордо откинул голову. Обернулся в сторону мучителя.
— Хорошо, убедил: Всем тяжело. Все страдают. Попробую, в последний раз.
6
— Ребята, у меня для вас плохие новости, — в студию звукозаписи вошёл руководитель ДК Щебетов Егор Кузьмич. — Не знаю, как бы вам об этом сказать… Помягче… Чтобы не расстроить…
Директор подошёл к одному из телевизоров расположенных в нише шкафа и зачем-то начал вертеть на нём ручки. Крутил все подряд, словно настраивая изображение. Затем повернулся лицом к застывшим слушателям.
— Я только, что вернулся с заседания художественного Совета завода взявшего над нами шефство. В общем, они приняли решение провести концерт силами других творческих коллективов.
— Почему? Что случилось? — одновременно произнесли Валерка с Максимом.
— Убеждены, что не стоит приглашать малоизвестную группу на такое серьёзное и ответственное мероприятие. А творческие номера нашей самодеятельности им вообще не интересны.
— Как же так, Егор Кузьмич? — попытался оправдаться Смирнов. — Мы же второй день готовимся к выступлению. Записали новую песню. Завтра начнём репетировать танец. Прошлые номера у нас получились интересные… Людям понравилось. Всё было хорошо.
— Друзья мои, что я мог поделать? — Щебетов виновато улыбнулся. — Их много. Они руководство завода. Сами принимают решение — тут же отменяют. Их там черт не разберёт, что они хотят и желают. Вызвали меня, поставили перед фактом и всё — свободен.
— …А с другой стороны, может быть оно и к лучшему: Вы ещё сырые. Поработаете лето, отрепетируете номера, а уже потом будете спокойно выступать.
….
После ухода директора в непорочную душу комсомольца Смирнова подобно вирусу пробралась истерика. Спустя две минуты зараза выросла до гигантских размеров, махрово расцвела и дала огромные плоды…
— А-а-а! Я знал! Я знал, так всё и будет. Я предполагал, что этим всё и закончиться. А мама говорила мне, предупреждала: «Валера, сынок, будь умницей, иди в экономисты, бухгалтера или счетоводы». Тихая, не пыльная работа. Сидел бы сейчас спокойно где-нибудь в конторке, перекладывал бумажки, сводил бы дебет с кредитом. Грыз бы карандаш. Так нет! Не послушался. Пошёл в эти дурацкие моляры-художники! Романтики захотелось! Натурщиц красивых рисовать. Какой чёрт занёс меня вообще в этот серый, скучный, мрачный ДК?! Чего я тут не видел? Кого позабыл? Ещё петь зачем-то заставили?
— Валера успокойся, — Максим попытался образумить взбунтовавшегося друга.
— Успокоиться? — Смирнов вскочил с места и начал метаться по комнате. — Я, спокоен! Я полностью спокоен. Кстати, я знал, что у нас ничего не получиться. Был уверен на пятьсот процентов! Даже, нет — на тысячу! А ещё ты тут, со своей дурацкой песней. Говорил тебе — плохая песня — никчёмная — не стоит её петь. Так нет, не слушает меня. Конечно, мы же гордые! Сами по себе. А я всё горло изодрал, доказывая, что прав и не верблюд. Почему на меня не обращают внимания? Почему? Неужели трудно прислушаться к моему мнению? Один раз? Хотя бы один?