Боль внутри нарастала. Джек опустил голову.
«Свинья?»
Одна из тех диких свиней с острыми как бритва клыками. Он избегал этих свиней, как будто они были детьми дьявола. Даже Щенок…
— Я сделаю это, — сказал Джек, отворачиваясь от Дрисколла, чтобы забрать тело друга. Он похоронит его у реки, где в своё время захоронил маленькие тела его братьев и сестер, тех крохотных волчат, которые спасли ему жизнь. И он попрощается со своим Щенком, не имея представления, как он теперь будет жить дальше, испытывая ещё большее одиночество. Щенок не просто спас ему жизнь… он давал его жизни смысл.
Как только Дрисколл ушёл, Джек опустился на колени рядом с волком, запустил пальцы в мех друга, поднял голову и печально завыл в пустое серое небо.
Глава двадцатая
Лукас
Наше время
Крошечные кристаллики льда — сияющие, поблёскивающие на стекле в мягких лучах уходящего солнца.
Лукас подбросил ещё одно полено в огонь и с минуту подержал перед ним руки, радуясь чудесному теплу. Иногда, тепло казалось чем-то… священным, даже волшебным, как в первый раз, когда он ощутил его после стольких несчастных зимних дней и ночей, в которых не было ничего, кроме холода, страдания и одиночества.
Неожиданный шум заставил его замереть и прислушаться, наклонив голову.
«Автомобиль?», — со страхом подумал Лукас и быстро подошел к окну.
Он широко распахнул глаза от удивления, увидев, как большой грузовик — тот, который вела Харпер — медленно и осторожно пробирается сквозь лес к его хижине. Машина остановилась и через минуту из нее появилась Харпер с большой сумкой на плече. Она подошла к лисьей норе и заглянула внутрь, а когда повернулась к дому, на её лице сияла улыбка.
Лукас быстро отступил назад. Каждая его мышца напряглась, когда он услышал, как Харпер поднимается по ступенькам.
«Ему не стоит отвечать. Почему она здесь? Чего она хочет?»
Она постучала в дверь, и Лукас замер, стараясь не издавать ни звука, но, в конце концов, какая-то другая часть его победила. Та часть, которая оживала при виде её лица, радовалась её возвращению. Та часть, которая знала, что она принадлежит ему, даже если его прошлое перечеркивало любую возможность для них быть вместе.
Когда Лукас открыл дверь, Харпер улыбнулась ему, неуверенно переминаясь с ноги на ногу.
Он ждал, что она объяснит, почему она здесь, не зная, что и сказать.
«Привет? Почему ты здесь? Что тебе нужно?» — он подумал, что эти вопросы могут звучать невежливо, и Харпер решит, что он ей не рад, что ей не стоило приходить.
Возможно, так будет лучше. Он испытывал эмоции, которые не должен был. Но устоять перед ней было слишком сложно.
— Мне посоветовали не делать этого, — наконец сказала она.
«Посоветовали? Значит, дали совет… сказали. Кто-то сказал ей не делать этого».
Лукас нахмурился.
— Что не делать?
Харпер отвела взгляд, потом снова посмотрела на него.
— Эм, приезжать сюда.
Её щёки стали светло-розовыми, словно под тонкой кожей внезапно расцвели нежные весенние цветы. В волнении, она переложила сумку с одного плеча на другое.
Лукас прислонился к двери, и взгляд Харпер переместился на его руки, скрещённые на груди. Его руки были обнажены, и он подумал, что она, должно быть, смотрит на шрамы, покрывающие кожу. Здесь и там. Везде. Он почувствовал себя… голым, хотя были видны только его руки. Эти шрамы раскрывали слишком много ужасных историй о том, как он жил. Истории, которые он не хотел рассказывать. Никому. Никогда.
— Почему ты не послушалась?
— Приступ оппозиционного неповиновения? — Она издала тихий, сдавленный смешок.
Это были слова, которых он не знал, и ему ничего не приходило на ум, что могло бы хоть как-то помочь. Лукас склонил голову набок.
— Я не знаю, что это такое, — признался он.
Она улыбнулась.
— Думаю, это ещё один способ назвать человека упрямым.
Лукас покосился на неё. И вот опять, три минуты разговора с ней, и он уже почти потерялся.
Подул сильный ветер, и Харпер крепче прижала к себе сумку, поёжившись и слегка приподнимая плечи.
— Заходи, — сказал он. — Снаружи холодно.